— Вот, Федор, замечу тебе, что не зря мы уехали. Ты посмотри, какая красота! — Девушка обвела вокруг рукой. — Так вот проживешь и ничего в жизни не узнаешь!

— Иные живут и ничего себе. Порядком живут, — ответил Федор.

— Скучно, — упрямо возразила Любава. — Вот ты: неужели ты жалеешь что последовал за мной?

— Я — нет, — ухмыльнулся Федор. — А вы не жалеете? Я не думаю, что батюшка захочет вас потом в дом принять. Да и деньги, наследство ваше, небось того…

— Да ну его. До наследства еще дожить надо, — отмахнулась Любава. — Это еще неизвестно, получишь ли его, нет ли… К тому же теперь с нами разное приключиться может. И, как знать, может, жизнь наша повернется таким образом, что прошлое забудется и не вспомнится никогда.

— Не посадили бы нас в острог, вот что, — нахмурился Федор. — Тогда точно, ни о чем не вспомним. Ни мы, ни о нас, никто не подумает.

— Что за мрачные мысли? Может, все будет совсем наоборот. Фортуна, как известно, переменчива. Сегодня у тебя нет ничего, а завтра ты — царь!

— Уж прям и царь…

— Ну не царь, так богач, или еще что… Ну ладно, я. Со мною, конечно, неясно. Была бы я мужчиной, так и все. Вступила бы в солдаты, а там — карьера и прямое счастье. Но ты… Ты хоть кузнецом, хоть купцом!

— Да уж…

Рассуждая таким образом, на пятый день своего пути доехали они до постоялого двора, в котором решили пообедать.

— Давно горячей пищи не пробовал, — пробормотал Федор. — Вы, барин, как знаете, а я хлебну щец…

— Я с тобою, — ответила Любава.

Пять дней в пути на хлебе да воде кого угодно измучат!

В избе, довольно черной и грязной, стояли длинные выскобленные столы. За одним из них сидели три дурно одетых человека, шумно хлебавшие ложками хозяйские щи. За другим — сидел молодой человек, видно, что дворянин. Любава села за свободный стол, не занятый никем. Шпагу она сняла и положила против себя на стол, как это сделал тот молодой человек, что сидел уже здесь. Федор стал звать хозяина да приказывать ему, чтобы тот доставил кушанья его барину и ему.

— Да поторопись, — прибавил Федор.

— Да кто ты такой и кто такой твой барин? — вдруг взвился хозяин. — Чтоб я торопился!

— Да ты чего, белены объелся? — удивленно произнес Федор.

— Белены, белены! Ездят тута всякие!

Трое оборванцев прекратили стучать ложками и уставились на спорщиков. Молодой дворянин, сидевший до сих пор с безразличным видом, насторожился и посмотрел на хозяина. Хозяин, крепкий мужик в летах, никак не желал угомониться.

— А почем я знаю, кто вы такие? Может, тихие людишки, а? Переоделись под дворян, а сами… Гляньте! Гляньте-ка, люди добрые! — вдруг заголосил он. — Ручищи-то у слуги! Ровно у убивца!

Один из оборванцев утер рот ладонью и поднялся во весь рост из-за стола, поглядывая вокруг себя и как бы пытаясь примериться к Федору.

— Да полно тебе, хозяин, — спокойно сказала Любава, даже и не поднимаясь из-за стола. — Ты что это?

Юношеский голос и совершенно спокойная фигура молодого человека будто отрезвили всех.

— Я мирный путешественник, еду в Москву. Федор — мой слуга, и вовсе никакой не разбойник. А что руки у него сильные, так он кузнец. Дал бы ты нам спокойно пообедать, мы бы и уехали. Человек я не богатый, но за обед расплатиться сумею, — прибавила девушка.

Хозяин несколько секунд еще пораздумывал, но затем, будто решившись разом, махнул рукой и сказал:

— Ладно, сейчас обед будет, — и нырнул куда-то в глубь дома.

Федор подошел к Любаве и уселся подле нее.

— Вот так-так, — зашептал он. — Что за дела? Сам хозяин-то не содержит ли притона? Не ровен час, мы на разбойников нарвались.

— Не трусь, Федор, — так же шепотом ответила ему Любава. — Если эти все разбойники, то вон тот дворянин явно не с ними. Случись что, он нам поможет.

— А ну как сбежит?

— Не может быть, он не из таких…

Лицо молодого человека сделалось опять спокойным и почти безразличным, как только спор прекратился.