— Что за негодяй звонит в такой поздний час? — ответил старик, думая, что это один из тех шалунов, которые забавляются тем, что будят добрых людей по ночам.

— Подайте милостыньку бедному Петрушке!

— Сейчас! Сейчас!

Через минутку он опять показался в окне.

— Держи шапку!

Но у Пиноккио шапки не было. Он подошел под самое окно и поднял голову, — и старик с головы до ног окатил его студеной водой. Пиноккио вернулся домой, как мокрая курица, шатаясь от голода. Сел на табуретку, положил ноги на решетку очага и заснул, как убитый. Пиноккио храпел, а деревянные ноги его тлели да тлели в очаге, пока не обуглились до колен. Разбудил его утром стук в дверь.

— Кто там? — спросил Пиноккио, протирая глаза.

— Отвори! Это я, — Карло!

Пиноккио спросонок вскочил и тут же упал на пол, — ноги его сгорели.

— Отопри! — кричал Карло.

— Папа, милый, не могу, у меня кто-то отъел ноги.

— Кто отъел?

— Должно быть кот отъел, — заревел Пиноккио, видя кота, игравшего со стружками.

— Врешь ты все… Отпирай! — сердился Карло.

— Не могу, папа. Ей богу, у меня ног нет!.. Теперь всю жизнь буду ползать на коленях!.. Ой, ой, ой!..

Карло, думая, что Пиноккио опять; затевает какую-то проделку, полез в окно, ворча:

— Погоди! Я тебе задам, озорник!

Но, увидав Пиноккио на полу без ног, Карло схватил его на руки и стал его осыпать поцелуями.

— Как же ты умудрился сжечь ножки, сынишка мой милый?

— Не знаю, папа! Гроза была, ветер, дождик, а Говорящий Сверчок сказал: так тебе и надо, потому что ты злой и непослушный. Я сказал ему тогда: берегись, Сверчок! А он сказал: Деревянная голова! Тогда я запустил в него молотком. Но я не виноват. А старик в ночном колпаке крикнул из окошка: держи шапку! — и облил меня водой, а я только хлебца хотел попросить. Вернулся я домой голодный, положил ноги на очаг. Они сгорели…

Пиноккио рыдал и кричал так громко, что наверно было слышно верст за пять от этого места.

Из всего рассказа Карло понял только то, что Петрушка умирает с голоду. Он вытащил из кармана три груши и сказал:

— Эти груши я припас себе на завтрак, все равно — кушай, мне не жалко.

— Если вы желаете, чтобы я съел груши, тогда очистите их, — сказал Пиноккио.

— Очистить груши? — удивился Карло. — Вот уж никогда не думал, что ты такой привередник! Это не хорошо! Дети должны кушать все, что им дают. Неизвестно еще, как тебе придется жить на свете! Всяко бывает!

— Груши с кожей я есть не стану, — сказал Пиноккио.

Карло ничего на это не ответил, вынул из кармана ножик, очистил груши, а кожуру положил тут же на стол.

Сев первую грушу, Пиноккио хотел было бросить сердцевину но Карло удержал его за руку:

— Не бросай, ничего не нужно бросать, все в жизни пригодится. Всяко бывает!

— Ну, уж сердцевину-то я есть не стану.

— Кто знает? Всяко бывает! Может быть и съешь, — спокойно повторил Карло.

Три сердцевины он положил тут же на уголок стола около кожицы. Сев в один миг все три груши, Пиноккио стал опять зевать с голода.

— Есть хочу!

— Но у меня больше ничего нет, голубчик.

— Как ничего больше нет?

— Вот только кожа да сердцевинки!

— Ну, ладно…

Пиноккио принялся за кожу и сердцевинки, и от них не оста лось ни крошки…

— Вот видишь, — сказал Карло. Всяко бывает.

После завтрака Пиноккио снова ударился в слезы:

— Как же я теперь буду жить без ног?

Но Карло все еще немного сердился и заставил Петрушку проплакать до полудня.

— Сделаю тебе новые ноги, — ведь, опять убежишь?

— Нет и нет, — клялся Пиноккио. — я теперь послушный, шелковый…

— Все говорят, что шелковые, когда им что-нибудь нужно.

— Я не такой, папа Карло. Я научусь ремеслу, буду вашей опорой в старости, я хороший.

Наконец, Карло сжалился — не говоря ни слова, взял два куска дерева, и принялся выстругивать новые ноги. Через час они были готовы. Две хорошенькие, резвые ножки! Лучше даже прежних. Карло подмигнул и сказал:

— Ну, Пиноккио, ложись спать, утро вечера мудренее.

Пиноккио сейчас же лег и притворился спящим. Но он отлично видел, как Карло стал прилаживать и приклеивать ему ноги, да так хорошо их приклеил, что никто бы и не догадался, что это не те ноги, какие у него были раньше. Пиноккио соскочил со стола и начал скакать по комнате, как сумасшедший.

— Ах, папа Карло, вы не можете себе представить, как я вам благодарен, я даже непременно пойду завтра в школу учиться.

— Очень хорошо сделаешь, братец.

— Но как же я пойду голый?

Карло сказал: