На протяжении многих десятилетий слово «элита» было в нашей стране одним из тех, почти ритуальных, проклятий, которыми награждались особенно злостные «противники» общественно-политического строя и государства. «Противники» — борьба с которыми велась неустанно. «Противники» — предававшиеся анафеме в культуре, науке, идеологии, с особым рвением отстранявшиеся от педагогической деятельности и уж, конечно, безжалостно изгонявшиеся из реальной политики. Считалось, что в советском обществе нет места элите. Считалось, что это — общество классовых интересов. Считалось, что им руководят представители крестьян и рабочих и что каждая кухарка может управлять государством. Все это было наглой, бесстыдной ложью, за которой скрывались весьма малоприглядные реалии общественной жизни.

Они состояли в том, что, лицемерно отрицая свое наличие в качестве элиты, наша верхушка общества, наша привилегированная страта тем самым пряталась от ответственности за осуществление разработанных ею программ и проектов развития общества. Она и в неявном виде заявляла об О-чуждении ею исторического субъекта. При этом она не переставала пользоваться благами, которые давала ей принадлежность к «советскому истеблишменту».

Элита — ответственна и призвана к служению высоким целям и ценностям, к служению своему государству. Истеблишмент безответственен и служит только себе самому, своим и низменным интересам.

Итак, громогласно осуждали элиту и элитарность, советская псевдоэлитарная тварь шепотом говорила в кругу себе подобных: «Мы — советский истеблишмент, мы этого на дух не переносим».

«Этого»… В это слово входили все цели и ценности, предлагаемые обычному советскому гражданину, «совку». Цели и ценности, производимые самой же этой псевдоэлитой. Презирая производимое ею, псевдоэлита конечно же не могла не презирать самое себя.

Живя долгое время в условиях самоотрицания, ненависти и презрения к самой себе, подобная псевдоэлита должна была выработать компенсаторные стереотипы. Она и выработала их, используя два классических механизма. Это, во-первых, смещение, то есть перенос ненависти и презрения с самой себя на общество или народ, и, во-вторых, вытеснение, то есть окружение себя непробиваемой броней цинизма, цинизма воинственного, выставляемого напоказ, предъявляемого чуть ли не как высшая ценность.

Вопрос в том, чтобы в очередной раз обсудить проблему привилегий и льгот. Равенство есть химера, порожденная, кстати, вовсе не коммунизмом, а Просвещением и буржуазными революциями. Оно есть ложь, поскольку у провозгласивших его нет понимания того, в чем или в ком происходит такое уравнивание людей, которое не унижает в каждом из них его человеческое достоинство.

Ответ на этот вопрос не может быть дан провозгласившими «свободу — равенство — братство», поскольку он находится по ту сторону ими же провозглашенного материалистского детерминизма. А значит, это не только пустой, но и двусмысленный вопрос. Брошенный на потребу социального недовольства масс, он имеет циничную цель, о чем мы уже говорили неоднократно: манипулируя этим недовольством, часть истеблишмента сумела уничтожить другую часть его же, сохранив и укрепив за счет этого свои льготы и привилегии. Теперь она уже готова говорить об элитарности со «знаком плюс». Но извлекает из себя лишь циничное хрюканье.

Да, мы сегодня имеем, как никогда ранее, дело именно с истеблишментом, а не с элитой, истеблишментом, возможно впервые в истории возведшим ненависть и цинизм в ранг государственной идеологии. То, что льготы его нарастают, а привилегии закрепляются, — само по себе не есть еще зло, с нашей точки зрения. Если бы речь шла об элите. Народ, переставший кормить свою элиту, будет кормить чужую. Вопрос в другом, и его пора, наконец, поставить со всей жесткостью и определенностью, сформулировав следующим образом: является ли кормимая народом социальная группа, теперь уже радостно заявляющая о своей элитарности, хоть в какой-то мере элитой этого народа, этого государства и этой страны. И дело здесь не в национальной проблеме, которую раздувают, с тем чтобы спрятать за нею главный вопрос — может ли и, главное, хочет ли наша привилегированная страта служить своему обществу и своему государству. Это главный вопрос. И отвечать на него сегодня следует со всей определенностью, не прячась за риторику и не подменяя проблемы.

Мы видим, что не существует никакого соответствия между растущими льготами и привилегиями новой советской «привилегировки» и ответственностью, которую она берет на себя за исторический результат. А это уже равносильно предательству.

И вновь — вопрос не в обличительстве, не в постановке моральных акцентов. Он — глубже. Он в том, является ли полученный нами негативный исторический результат объективным в том смысле, что наличествуют неисправимые дефекты, так сказать, в «социальных генах» данного исторического субъекта, то есть идет ли речь об объективно-объективном результате. Или же речь идет об объективно-субъективном результате, то есть о результате, являющемся следствием социокультурной перекодировки сознания нашей псевдоэлиты, что, в свою очередь, безусловно, вызвано объективными дефектами общего социального генотипа, но дефектами устранимыми, преодолимыми и, главное, локализованными.

В первом случае речь идет о поражении народа, о тотальной несостоятельности всех творимых им идей и мифологем, о его неспособности продуцировать эффективные механизмы управления самим же собой в своих собственных интересах. А значит — о конце истории не только данной страны и народа, но и целой генерации творимых ими на протяжении своей истории и имеющих принципиальное значение для судеб мира идей, сцепленных в одну, в этом случае — изначально дефектную хромосому.

Во втором случае речь идет о сложных, но вычленимых и исправимых дефектах, своими источниками имеющих указанное выше О-чуждение нашей псевдоэлиты, далее — обусловленное этим О-чуждением — самоотрицание, далее — реализуемое на основе этого самоотрицания перерождение и социально-культурную перевербовку. (Просим не путать с агентами спецслужб!) В итоге следует ставить вопрос, как минимум(!) о совершенном псевдоэлитой предательстве всего исторического субъекта.