Таким образом, 4 июня враждебные флоты были лишь в ста милях друг от друга – расстояние, отделяющее Барбадос от Мартиники. По чрезвычайно странному стечению обстоятельств в тот самый момент, когда Вильнев направился к северу для возвращения на Барбадос, ложные известия, слишком правдоподобные для того, чтобы ими можно было пренебречь, заставили Нельсона идти к югу. От командующего британскими силами на Сент-Люсии было получено известие, что союзников видели оттуда 29 мая направлявшимися на юг. Нельсон стал на якорь в Барбадосе в пять часов вечера 4 июня, посадил в течение ночи двухтысячный отряд солдат и в десять часов утра на следующий день вышел к югу. 6-го числа он прошел Тобаго, с которого получил донесение, что там все спокойно, и 7-го числа бросил якорь у Тринидада, где, к удивленно всей эскадры, ничего не слышали о неприятеле. Проклиная известия, которые заставили его действовать в разрез со своими собственными соображениями, когда, при попутном ветре, только сто миль отделяли его от предмета его поисков, Нельсон возвратился назад и направился на Мартинику, мучимый опасениями за Ямайку и за все владения британцев, открытых для нападения.

8 июня, когда Нельсон оставил Тринидад, союзные флоты были почти в четырехстах милях от него близ западного берега Антигуа. Здесь они захватили четырнадцать коммерческих судов, которые неблагоразумно вышли из порта, и от них узнали, что Нельсон с четырнадцатью кораблями (вместо десяти) пришел на Барбадос. К этим четырнадцати Вильнев, до которого известия о движении противника доходили вообще плохо, мысленно прибавил еще пять кораблей отряда Кокрена, вообразив таким образом, что у Нельсона теперь девятнадцать кораблей против его восемнадцати. Предположив, что противник имеет над ним такой перевес – не только качественный, что он допускал, но и численный – он решил, ввиду столь неожиданного события, как приход на театр операций величайшего британского адмирала, возвратиться сейчас же в Европу. В этом он, без сомнения, сошелся с желаниями Наполеона. «Я думаю, – сказал последний, прежде чем узнал о решении своего адмирала, – что прибытие Нельсона может заставить Вильнева возвратиться в Европу». Все еще видя вещи в том свете, в каком желал, и рассуждая, конечно, не так, как рассуждал бы моряк, он сказал: «Когда Нельсон узнает, что Вильнев оставил Наветренные острова, то пойдет на Ямайку», т. е. спустится на тысячу миль под ветер. «Будучи далек от непогрешимости папы, – писал в то же самое время Нельсон, – я считаю свои соображения очень несовершенными, и поэтому знаю, что могу ошибиться, предположив, что неприятельская эскадра ушла в Европу, но я не могу заставить себя думать иначе». Затем, изложив свои основания, он как будто проникает в мысли Наполеона и читает их. «Неприятель не поверит, чтобы я покинул Вест-Индию в течение ближайшего месяца».

Вильнев также без сомнения надеялся сбить с толку своего преследователя внезапной переменой цели. Передав войска, необходимые для гарнизона французских островов, на четыре фрегата, он приказал последним высадить их на Гваделупе и присоединиться к нему снова у Азорских островов – плохо избранное rendevous, которое существенно удлинило его обратный путь. Соединенные флоты направились затем, 9 июня, к северу, чтобы получить западный ветер, благоприятный для перехода в Европу.

Три дня спустя Нельсон также был у Антигуа и убедился, что союзники действительно идут в Европу. С неутомимой энергией, не допускавшей никакого отдыха, раз решение было принято, он провел ночь в высадке войск, которые только за неделю перед тем принял на суда в Барбадосе. Но даже и на одну ночь он не хотел откладывать посылку известий в Европу. В восемь часов вечера он отправил бриг «Гюрье», с депешами в Адмиралтейство, которые командир брига Беттесворд должен был передать лично. Это важное обстоятельство сопровождалось решительными последствиями для кампании, хотя и было несколько парализовано слишком осторожным адмиралом. 13-го числа в полдень вся эскадра, в сопровождении одного из двух кораблей Кокрена, «Спартиат», отплыла к Гибралтарскому проливу, но Нельсон, не зная о назначении неприятеля, послал также весть и офицеру, командовавшему отрядом под Ферролем, чтобы тот не был застигнут врасплох.

Хотя решение Вильнева возвратиться было верным и сопровождалось необыкновенной удачей, которая, в общем, до сих пор сопутствовала ему, но все-таки очевидно, что он рисковал разойтись с Гантомом в Атлантическом океане, подобно тому, как разошелся с Миссиесси. Наполеон принял предосторожности для того, чтобы обеспечить достаточную продолжительность ожидания, а также и его возвращение в случае, если бы Гантом не мог выйти из порта в течение известного времени. Но он не предвидел преследования Нельсоном Вильнева и до 28 июня [137] даже не знал об этом факте. Поэтому он не мог предусмотреть инструкций для последнего и сочетать с его действиями действия Брестского флота.

Гантом, однако, не мог уйти от лорда Гарднера, и 8 мая император, получив в Италии известие об отплытии Магона, сообщил свое окончательное решение. Если до полуночи 20 мая представится случай, то французская эскадра должна выйти из порта, но с рассвета 21 она должна стоять там, несмотря ни на какие шансы на благополучный выход. На случай осуществления последнего условия эскадра должна держать наготове фрегат для посылки его к Вильневу с приказаниями, как тот должен действовать по достижении Ферроля. Этот фрегат отплыл 21 мая, но, конечно, не нашел адмирала в Вест-Индии. Дубликат инструкций был послан в Ферроль.

Инструкции извещали Вильнева, что в упомянутом порту он найдет пять французских и девять испанских судов, готовых выйти в море, которые, по присоединении к его эскадре, увеличат численность последней до тридцати четырех линейных кораблей. На Рошфорском рейде должны были ожидать его еще пять кораблей. В Бресте стояла вне Гуле эскадра из двадцати одного линейного корабля под защитой ста пятидесяти пушек, готовая вступить под паруса при первом известии. Соединение этих трех отрядов или по крайней мере возможно большей части судов под Булонью было главной задачей. Для этого Вильневу были открыты три пути. Если бы эскадра в Ферроле была бы не в состоянии оставить порт вследствие противных ветров, то он должен был приказать ей присоединиться к нему в Рошфоре, а сам немедленно идти туда же, а затем с сорока кораблями пройти к Бресту, соединиться с Гантомом и сейчас же войти в Канал. Если бы ветер был благоприятный для выхода судов из Ферроля, т. е. южный, то он должен был сразу следовать прямо в Брест, не останавливаясь для соединения с Рошфорской эскадрой, так как всякое промедление дало бы британцам возможность увеличить свои силы под Брестом. В-третьих, могло случиться, что при приближении его к Уэссану направление и сила ветра дадут ему надежду достигнуть Булони с тридцатью пятью кораблями ранее, чем стоящая под Брестом неприятельская эскадра будет в состоянии последовать за ним. Таким случаем ему предоставлялось пользоваться по усмотрению. Наполеон считал возможной еще и четвертую альтернативу: после соединения с феррольскими кораблями Вильнев мог пройти севернее Британских островов, соединиться с Голландской эскадрой, которая посадит уже тогда на свои суда в Текселе корпус Мармона, и с ними подойти к Булони. Император, однако, смотрел на эту альтернативу скорее как на последний исход. Сосредоточение большего числа кораблей в Бискайской бухте было единственной целью, которой он теперь добивался.

Он был сильно озабочен вопросом об отвлечении неприятеля от главного центра своих операций для облегчения этого присоединения. Именно это и заставляло его верить с такой готовностью, что всякая эскадра, отплывавшая от берегов Англии, направлялась в Ост-Индию. Если бы это его предположение было верно, то британские суда были бы тогда уже далеко от Бискайской бухты. Для той же цели он старался перевести картахенские корабли к Тулону или Кадису. «Если мы можем стянуть по шести английских кораблей перед каждым портом, – пишет он, – то это будет хорошая диверсия, и если бы я мог добиться перехода картахенских судов в Тулон, то я угрожал бы Египту со стороны столь многих путей, что англичане были бы вынуждены держать там внушительную силу. Они будут думать, что Вильнев ушел в Ост-Индию для участия в операции с Тулонской эскадрой». Поэтому же он намеревается сначала послать Миссиесси в Кадис. Будучи в Рошфоре, этот адмирал также «занял бы» британский отряд, но на месте, которое не отвечает желаниям императора; в Кадисе отряд этот будет удален от театра действий. Позднее Наполеон говорит: «Может быть, неприятель, который теперь чрезвычайно напуган, не уйдет оттуда; в таком случае я рассеял свои силы бесполезно». Эти соображения вызывали в нем вновь желание удержать Миссиесси в Рошфоре, блокада которого ослабит неприятельские силы или под Ферролем, или под Брестом. Однако в случае, если бы англичане не стали блокировать Рошфор, Миссиесси предписывалось выйти в море, отойти подальше от берегов в Атлантический океан и затем показаться близ Ирландии. Англичане тогда без сомнения отделят корабли в погоню за ним; но он должен был постараться опять скрыться от них и подойти к мысу Финистерре, где можно считать вероятной встречу его с возвращающимся Вильневом. Наконец, по той же самой причине Наполеон пытается в конце июня возбудить опасения противника за Тексель. Мармон получает приказания сделать демонстрации и даже посадить свои войска на суда, в то время как часть гвардии императора совершает движение на Утрехт. «Это заставит неприятеля ослабить эскадру под Брестом, что представляется весьма важным».