Когда исследователи взяли кровь из глубоко лежащих вен этой лошади, они увидели под микроскопом длинные микробы, такие, какие описывал Синьоль и какие видел сам Пастер на живодерне в Шартре.

Жубер и Шамберлен, которых Пастер взял с собой, тоже посмотрели на таинственного микроба, а Буле, боготворивший Пастера, пришел в восторг, когда тот сказал:

— Это вибрион гниения, возбудитель гнилокровия. Но коли так, он должен быть анаэробным… Посмотрим…

Все было довольно просто — опыт с культивированием сибиреязвенных бактерий пошел на пользу. Микроба гнилокровия разводили так же, только лишали его воздуха. Он рос и размножался в безвоздушном пространстве или в присутствии углекислого газа.

Гнилостные микробы обитают в кишках животного и не приносят ему вреда: пока оно живо, зародыши не развиваются. Когда же со смертью животного прекращается дыхание и доступ кислорода, они превращаются во взрослых особей, из кишечника проникают в лишенную кислорода кровь и начинают свое разрушительное действие. Через несколько часов, не позднее чем через сутки, вся кровь уже полна этими микробами, и одной капли ее достаточно, чтобы вызвать гнилокровие у вполне здоровой лошади и погубить ее. Но сами гнилостные микробы опять-таки, пока пораженное ими животное живо, превращаются в стойкие споры и снова начинают проявлять себя только через сутки после смерти.

— Вот мы и распутали жайяровскую историю, — заключил Пастер, отирая пот со лба, когда последний опыт с микробом гнилокровия был завершен: — пока кровь погибших животных доходила из провинции до наших профессоров, она уже полна была микробов гнилокровия, анаэробов, которые исправно убивали животных; что касается сибиреязвенных бактерий, — те уже давно погибли в трупе из-за отсутствия кислорода.

Так, мимоходом, разбираясь в сибирской язве, Пастер открыл микробов заражения крови, исследовал их и установил связь между их присутствием в крови животного и заболеванием. Он их увидел, потому что искал. Жайяр и Лепла не увидали, потому что ожидали найти палочку Давена, а не эти прозрачные «вибрионы».

Ну, а с опытом Поля Бера было уже совсем нетрудно расправиться. Хотя микробы гнилокровия и анаэробны, а Бер как раз действовал в своем опыте сжатым кислородом, что, казалось бы, должно было погубить их, однако Пастер легко нашел этому объяснение: сжатый воздух убивал микробов гнилокровия, но не убивал их споры. Споры не боятся ни кислорода, ни углекислоты, ни температуры, ни сжатого воздуха. Привитые здоровому животному, они вызывают у него болезнь и смерть от гнилокровия.

Поль Бер принадлежал к категории тех заинтересованных в истине ученых, которые не упрямятся, если факты говорят против них. Он приехал к Пастеру, чтобы самому посмотреть на его опыты, и искрение признал свою ошибку.

А через несколько дней, в июне 1877 года, в Парижской Академии наук состоялось очередное заседание. Пастер должен был прочесть доклад о своих опытах по сибирской язве.

В небольшой зал набилась масса народу. Академики, врачи, студенты, приезжие молодые ученые из Италии и России. Зал приглушенно гудел до той минуты, когда с одного из кресел поднялся невысокий человек с коротко подстриженной бородкой и гладкими седеющими бакенбардами.

И сразу же наступила тишина. И в этой тишине явственно слышался шепот:

— Пастер встал! Пастер сейчас будет говорить…

Столько было в этих словах восхищения и любопытства, что с задних рядов, из самой глубины зала, не выдержав, поднялся во весь свой огромный рост длинный худой человек с умным острым взглядом глубоко сидящих глаз. Человек этот простоял весь часовой доклад Пастера.

Ученый говорил о зрелых бациллах сибирской язвы и о их зародышах — спорах; об открытых им попутно возбудителях гнилокровия и о том, что эти бациллы в отличие от сибиреязвенных — анаэробны; о том, в чем заключались ошибки Жайяра и Лепла и ошибка Поля Бера. И о том, как прав был Давен в своих исследованиях и как это послужило толчком для опытов его, Пастера.

Он говорил спокойно и сдержанно, будто речь шла о самых будничных вещах и будто никто из сидящих в зале и не думает возражать ему. Он только изредка кивал то в ту, то в другую сторону, и тот длинный, все время стоявший человек, не отрывавший от Пастера глаз, понял, что именно там сидит главные противники.

Пастер очень мягко и вежливо обратился к Полю Беру, когда упоминал о его «казусе», и словно бы пригласил его подтвердить эти слова.

И честный, правдивый Бер, для которого личный престиж ровно ничего не значил по сравнению с престижем науки, словно бы откликаясь на это предложение, громко крикнул на весь зал:

— Пастер прав, я полностью признаю его правоту и приношу извинения за свою собственную близорукость. Я ошибся — именно бактерии являются возбудителями сибирской язвы.

Весь зал аплодировал и этому мужественному ученому и победе Пастера. Аплодировали даже те, кто в душе не поверил ни тому, ни другому; аплодировали скрытые и явные враги — так накалена была атмосфера в этом высоком собрании, где великий ученый простыми, будничными словами возглашал миру об одном из своих великих открытий. Аплодировал и тот высокий человек, который на всю жизнь запомнил это заседание и потом, вернувшись в далекую Россию, рассказывал о нем и о Пастере своим друзьям и написал об этом в своих воспоминаниях.