— Вода — опасная вещь. Нет ничего стыдного в том, чтобы ее бояться, если ты не знаешь о ней ничего кроме того, что она может убить. Ты научишься плавать. Научишься понимать воду, побеждать ее и одновременно побеждать свой страх. Только тогда — не раньше — ты можешь испытать судьбу. Когда ты говоришь, что не боишься воды, это значит только то, что ты ничего о ней не знаешь, а если ты не знаешь ее, она тебя победит, а не ты ее.

— А ты сам ее боишься?

— Не очень. Но я ее хорошо знаю.

— Если бы я была одна, я бы, может быть, тоже боялась. Но с тобой я не боюсь.

Ее ясные глаза глядели на него с полным доверием, с кроткой и безмятежной уверенностью. Для него это была какая-то незнакомая, чудная игра, состоявшая в том, чтобы не играть, игра, в которой все слова значили просто то, о чем говорили, игра без искусства, без плана, без утайки, но в которой, как в любой игре, несомненно, должен был оказаться победитель и побежденный.

— Ты покатаешь меня на спине? — спросила Жюли.

Незнакомец зашел в воду по самые плечи, а она заплыла сзади, обхватив его шею руками. Стараясь сохранять равновесие и держаться постоянно в горизонтальном положении, он оттолкнулся ногой и ровно и легко проскользил до середины реки. Оттуда, в стремительном течении, он повернул вниз, мощно загребая брассом, — не столько для того, чтобы двигаться вперед, сколько чтобы удерживать над водой верхнюю часть туловища и сидящую девочку. Их нес в себе прозрачный поток, расплетавшийся серебряными и золотыми струями, образованными игрой солнца и воды. Берега тянулись разноцветной, переменчивой лентой. Мимо проплывали стройные гряды деревьев с длинными, низко склонившимися ветвями, которые, сгибаясь под собственной тяжестью, топили в бегущей воде свою почерневшую листву, а кончики их голых веток чертили на поверхности тоненькие, быстро тающие бороздки; короткие обрывы рыжей и охристой земли, изглоданные и впалые, увенчанные густой шапкой луговых трав, нависающих цветными париками всех оттенков: от насыщенного ярко-зеленого до бледно-бурого, выцветшего; торчащие из воды камни, преграждающие путь реке, вынужденной обтекать их с шипением и плеском; впадающие ручьи, укрытые густой зеленью; глубокие промоины на внешних сторонах излучин, на которые река, подпруженная весенними паводками, выплеснула осевшую грязь, теперь высохшую и потрескавшуюся, щебень, гальку и песок, — образовав карликовые пляжи, вкраивающиеся в берег и смягчающие крутизну его склонов. Тишину разбивала только неумолчная, монотонная песня воды, то надувавшейся в котловине, то растекавшейся на отмелях, где река брала вширь, то замиравшей перед какой-нибудь преградой. Мужчина и девочка уносились вниз по течению посреди чинного пиршества красок земли и воды. Там, где с обеих сторон две огромных скалы выдвинулись далеко в воду, кипевшую вокруг них пенистой бахромой, Жюли крепче сцепила руки вокруг шеи незнакомца и затаила дыхание. Они проскочили в эти ворота на полном ходу, точно оседлав узкую, рвущуюся волну. Девочка ослабила хватку и, счастливая, засмеялась. Немного спустя река разлилась и стала такой сонной, что они почти совсем остановились. Незнакомец выплыл на берег. Они пустились в обратный путь через прибрежные поля. Дорога была неблизкая, река отнесла их довольно далеко от дома. Сначала Жюли бежала впереди. Потом пошла рядом с незнакомцем, держа его за руку. Под конец, исколов босые ноги о неровную корку дороги, совсем выбилась из сил. Незнакомец посадил ее на плечи и пошел дальше быстрым, широким шагом; скоро он добрался до бухты, откуда началось их путешествие. Они оделись.

— Это было здорово, — сказала Жюли. — В следующий раз поплывем дальше, правда?

— Если захочешь.

— А куда мы приплывем?

— Река течет в море.

— Мы доплывем?

— Это очень далеко.

— Доплывем.

Они поднялись вверх по дороге, на горку. Перед калиткой незнакомец остановился.

— Ты не пойдешь к нам? — спросила Жюли.

— Нет.

— А мне можно прийти к тебе сегодня после обеда?

— Конечно.

И она убежала вприпрыжку.

Жюли открыла калитку и вошла. Незнакомец, сидевший на солнце с книгой в руке, поднялся ей навстречу:

— У меня для тебя кое-что есть.

Он зашел в дом и сейчас же вышел назад, держа в руках маленький лук, стрелы и мишень, которые сам смастерил. Лук был вырезан из упругой ветки орешника, неоструганной — чтобы не дать дереву скоро высохнуть и потерять гибкость. Он был натянут крепкой нейлоновой нитью, оставшейся от упаковки сделанных в поселке покупок. Рукоять обмотана посередине защитным слоем клейкой ленты. К луку пять стрел — тонких прямых тросточек, прекрасно уравновешенных, очищенных от коры и гладко ошкуренных, концы которых, слегка затупленные — чтобы избежать случайного ранения и, вместе с тем, позволить им удержаться в мишени — утяжелены ободками железной проволоки. Картонное оперение ориентировано по канавке, защеплено в сердцевине каждой стрелы и прикручено с обеих сторон двумя тугими проволочными обвязками. Большая картонная коробка из-под раскладушки служила мишенью; на ней начерчено семь концентрических кругов. Область меньшего, внутреннего, — полностью заштрихована. Жюли взяла в руки лук и стрелы и внимательно осмотрела.

— Спасибо, — сказала она. — Отличная штука. Ты мне покажешь, как из него стрелять?

Незнакомец отнес мишень к стене дома. Взял лук и стрелу — они показались совсем крохотными в его руках, однако он управлялся с ними с изумительной ловкостью.

— Ты правша или левша? — спросил он.

— А что это значит?

— Какой рукой тебе удобнее что-нибудь делать — этой или той?

— Этой, — сказала Жюли, помахав правой рукой.

— Хорошо. Тогда ты должна взять лук другой рукой, той, которая умеет все делать хуже, — поставь ее вот сюда, на рукоять. Держишь лук крепко, но слишком сильно не сжимаешь. Оружие — как дикий зверь. Сожмешь его слишком сильно — задушишь. Будешь сжимать слабо — он убежит. Кладешь стрелу на большой палец, а указательным придерживаешь ее, вот так. Потом другой, более ловкой рукой вставляешь тетиву лука в канавку. Сгибаешь немного указательный палец и зажимаешь оперенный кончик стрелы между ним и большим пальцем. Оттягиваешь стрелу вместе с тетивой, а другой рукой отводишь лук, пока рука не выпрямится до упора. Подносишь стрелу к глазу — с той стороны, где находится твоя сильная рука, — и целишься. На таком коротком расстоянии ты можешь целиться точно в центр мишени — стрела полетит прямо. Если отойдешь подальше, нужно будет целиться немного выше того места, куда ты хочешь попасть, потому что стрела пролетит больше и начнет опускаться. Когда стрела смотрит точно в цель, ты убираешь указательный палец, который придерживал ее, — так, чтобы она могла свободно скользить по большому пальцу. И спускаешь тетиву.

Незнакомец выпустил стрелу. Она вошла в самую середину мишени. Жюли закричала, прыгая вокруг него:

— Ура! Дай мне! Дай мне!

Он принес из дома шелковый платок и обвязал им несколько раз левое предплечье девочки, так чтобы тетива, возвращаясь, не могла его оцарапать. Жюли взяла лук и стрелу — как он ей показывал, стараясь повторить все как можно точнее. Он слегка подправил ее стойку. Девочка выстрелила. Стрела ударилась о стену дома, далеко от коробки, но не раскололась — благодаря тяжелому наконечнику, обмотанному проволокой. Она стреляла раз за разом, снова и снова. Она быстро научилась правильно держать лук, однако прицел ей никак не давался. Незнакомец указывал ей на ошибки, подбадривал. Наконец она сумела попасть в коробку. Стрела воткнулась в самый последний круг. Жюли издала торжествующий вопль.

— Очень хорошо, — сказал незнакомец. — Но он только ранен. Чтобы его убить, нужно попасть ему в черный глазок посередине или во второй круг.

— Почему ты так говоришь? Это же простая коробка.

— Пусть это будет твой враг. Понарошку.

— Мне больше нравится, чтобы это была просто картонная коробка.

Минуту он смотрел на нее, ничего не говоря.

— Ладно, будь по-твоему, — сказал он. — Это просто картонная коробка. Ты можешь наделать в ней столько дырок, сколько захочешь. И ей ни капельки не будет больно.