Если бы Селим хоть раз взглянул на дом № 35, смежный с домом доктора Хильми, в котором жила его семья, он заметил бы в одном из его окон женщину, уже давно бросавшую отчаянные взгляды на кофейню. Он мог бы даже услышать шум и стук, который непрерывно производила эта особа, переставляя с места на место глиняные кувшины с медными крышками.

Но юзбаши ничего этого не видел. Не видел и Мустафа-бек, всецело поглощенный созерцанием экстравагантного поведения Селима. Увлеченный этим зрелищем, он не смотрел по сторонам и ничего не замечал.

Жара усилилась, и солнце так припекало, что Селим был вынужден надеть феску. Он бросил последний взгляд на окно и, вынув часы, посмотрел на циферблат. Увы! Стрелка еще не перешла одиннадцати, а члены его семьи обычно возвращаются домой к обеду не раньше часа пополудни. Что же ему делать? Посидеть еще или уйти? Но куда? Селим был в нерешительности, не зная, что предпринять.

Вдруг он вспомнил кофейню «аль-Гинди» и время, когда она была его излюбленным местопребыванием. Он подумал об очаровательных француженках, посещавших ее, и о той любви, которой он в своем воображении пользовался у этих прелестных газелей, сбегавшихся к нему и с восхищением взиравших на его победоносно закрученные усы. А теперь… О, горе! Да смилуется Аллах над пораженным страстью сердцем, которое заставляет его приходить в скверную кофейню Шхаты и просиживать в ней целые дни, глядя, подобно идолопоклоннику, на окно, у которого никого не видно.

Селим зевнул, лениво протянул руку, взял со столика газету и попробовал читать. Но глаза его все время смотрели поверх страницы, беспокойно бегая во все стороны, словно чаинки в чашке, и в конце концов снова останавливались на заветном окне.

Селим продолжал сидеть на месте, но вдруг произошло нечто, заставившее его выронить газету и внимательно взглянуть на противоположную сторону улицы. Он увидел, как в подъезде их дома появился Мабрук с небольшим свертком под мышкой. Внимание и подозрительность Селима возбудил красовавшийся на Мабруке «выходной» кафтан. Это была его единственная приличная одежда, которую он берег для праздников, торжеств и ярмарок. Но еще важней и удивительнее было то, что Мабрук явно направлялся к дому доктора Хильми.

Слуга сделал несколько шагов по улице, негромко напевая: «Моя месячная плата — то, что мне она сказала…»

— Эй, эй! — крикнул Селим, привстав.

Мабрук повернул голову и улыбнулся, но не ответил ни слова. Он продолжал: «Ты ступай теперь, напейся и придешь к лицо открывшей…»

Селим поднялся во весь рост и закричал, энергично жестикулируя:

— Постой! Послушай, что я тебе скажу! Послушай, что я тебе скажу! Одно слово, и ты пойдешь дальше.

Мабрук опять не ответил, но приостановился и, продолжая напевать, посмотрел на Селима, потом повернулся к нему спиной и, приплясывая, двинулся дальше. Дойдя до дома, в котором жил доктор, он оглянулся, подмигнул Селиму и быстро вошел в подъезд.

Селим злобно процедил сквозь зубы: «Этакая, право, скотина!» — а сидевший позади него Мустафа-бек весело улыбнулся: он не пропустил ни одной подробности этой сцены.

Прошло минут десять, и из дома № 35 вышла женщина, закутанная в черный изар. С минуту она стояла неподвижно, долго и пристально глядя на кофейню; глаза ее поблескивали из-под покрывала. Затем она повернулась спиной к кофейне и пошла по улице Селяме, направляясь к площади Ситти Зейнаб.

Увидев эту особу, Селим вскочил и, забыв про палку и газеты, поспешил за ней. Широко шагая, он нагнал женщину, которая, плавно покачивая бедрами, шла перед ним спокойно и неторопливо. Ее движения вызывали представление о колыхающихся на спине верблюда носилках.

Селим быстро подкрутил усы, поравнялся с ней, кашлянул и сказал вполголоса:

— Ах! Крошка! Ваш слуга, ханум. Что прикажете, экипаж или автомобиль?

Женщина сразу узнала его голос, остановилась и грустным, разочарованным тоном произнесла:

— Это ты, сохрани тебя Аллах!

— Заннуба! — смущенно пробормотал ошеломленный Селим.

Она печально улыбнулась из-под покрывала и устремила беспокойный взгляд на кофейню Шхаты, словно кого-то там искала.

— Ха-ха! — засмеялся оконфуженный Селим, стараясь замаскировать свое смущение. — Награди тебя Аллах! А я думал… Впрочем… Ты куда идешь?

— Я? — с отсутствующим видом переспросила Заннуба, мысли которой были далеко.

— Да, кстати, — быстро произнес Селим, как будто вспомнив что-то очень важное. — Мабрук только что вошел в дом доктора.

Он ждал ответа и объяснений, но Заннуба побледнела и долго молчала.

— Кто? — наконец спросила она.

Селим пристально посмотрел на нее.

— Кто, кто? Я же сказал: Мабрук.

Заннуба наконец очнулась.

— Мабрук? — повторила она. — Ну так что? Он пошел по делу.

— По делу?

— Ну да. Он должен вернуть Саннии Хильми платье, с которого я снимала выкройку.

Селим удовлетворился ответом и замолчал. Потом он удивленно сказал:

— Для того чтобы пройти два шага, эта скотина надевает свой выходной кафтан!

Заннуба рассеянно ответила:

— Он всегда так одевается, когда идет туда.

Селим широко раскрыл глаза.

— Чудеса… Значит, он всегда так одевается, когда идет в квартиру доктора Хильми?

— И правильно делает, — заметила Заннуба, все время думая о другом. — Ему не хочется быть на людях неряхой.