— Так, — недоверчиво пробормотал Селим. — На его месте… Впрочем… Ты куда идешь?

Заннуба замялась и, смущенно взглянув на Селима, ответила:

— Я?.. Мне нужно сходить к Зухре. К портнихе.

— Это в аль-Багале? — спросил Селим.

— Да, — поспешно подтвердила она.

Селим сделал движение, собираясь идти, и сказал:

— Хорошо. А я пойду назад. Передай от меня привет Зухре. Она недурна и неплохо шьет.

Он распрощался и пошел обратно к кофейне, а Заннуба в нерешительности продолжала стоять на месте. Казалось, ее терзали какие-то страшные сомнения. Она пыталась в них разобраться, но мысли ее путались, и она явно не знала, на что решиться.

Наконец, бросив последний взгляд на кофейню, Заннуба печально отвернулась и не спеша направилась к площади Ситти Зейнаб. У мечети она остановилась и долго смотрела через решетку на гробницу внучки пророка, покрытую роскошной росписью. Потом с грустью прочитала про себя фатиху [20] .

На площади Ситти Зейнаб была конечная остановка омнибуса «Суарес». До прохожих то и дело доносился громкий голос кондуктора:

— Ялла! В Муски! К Ситти Нафисе! В Муски! Муски! Муски!

Эти возгласы заставили Заннубу очнуться. Минуту она колебалась, потом, вдруг приняв решение, твердыми шагами направилась к остановке и быстро вошла в первый отходивший вагон.

Пробираясь по старым улицам и переулкам, минуя древние кварталы Каира, «Суарес» через полчаса подошел к Муски. Большинство пассажиров вышло, а оставшиеся в вагоне с любопытством смотрели на улицу. По обеим сторонам ее тянулись бесчисленные магазины и лавки, выставившие свои разнообразные товары: шелковые и бумажные ткани, украшенные шитьем и сверкающими металлическими кружочками, ювелирные изделия из золота и блестящей рыбьей чешуи, ботинки и туфли на высоких каблуках и с бантиками, самого модного фасона, галантерею, кружева, постельное и столовое белье, посуду — медную и фарфоровую, даже ложки и поварешки, деревянные и металлические, словом — все можно было найти на этом знаменитом торжище.

В Муски была, как всегда, страшная давка, и «Суарес» с трудом прокладывал себе дорогу среди толпы. Люди кишели на узкой улице как муравьи. Раздавались громкие голоса, кричали и шумели все: продавцы, покупатели, зеваки. Торговцы громко расхваливали свой товар, отбивая друг у друга клиентов. Они божились и клялись честью, ручаясь, что материал отличный, а цены ниже, чем у других: «Чистая находка! Выгодный случай! Купец отвечает!» Покупатели и покупательницы разглядывали товары и спорили. Они щупали материю, смотрели на свет, терли, исследуя ее прочность, торговались и препирались. Поднимался крик, умножались клятвы, громче звучали настояния и заверения, пот струился по лицам.

Ко всему этому шуму и гаму примешивался звон стаканчиков продавца лакричной воды, который сновал в толпе, прижав к животу свой красный кувшин и держа в руке медную кружку. Кусок льда, всунутый в горлышко кувшина, не доходил до напитка и не мог охладить его. Предназначался он только для оправдания крика торговца:

— Береги зубы! Я продаю напитки, и мне нет дела до твоих зубов!

Потом продавец бренчал стаканчиками и кричал совсем на иной лад:

— Терпение прекрасно! Бедность без долгов — вот настоящее богатство! Береги зубы! Береги свои зубы!

Пассажиры «Суареса» с интересом смотрели на все это из окна. Но Заннуба сидела не шевелясь, застывшая, неподвижная. Сегодня ее не интересовал Муски и то, что там происходило. Только когда ей надо было выходить, очнулась она от охватившей ее задумчивости.

Омнибус остановился в квартале Сидна аль-Хусейн, и Заннуба вышла. Она, по-видимому, хорошо знала дорогу и, едва ступив на землю, быстро двинулась вперед, переходя из улицы в улицу, из переулка в переулок, ни на что не обращая внимания, нигде не задерживаясь.

В конце квартала находился маленький темный тупик, куда чужой в этих краях человек не забрел бы даже случайно. Туда-то и направилась Заннуба. После четверти часа ходьбы она остановилась у последнего дома и, немного поколебавшись, осторожно постучала.

Через мгновение дверь приоткрылась и за нею показалась старуха. Она устремила на посетительницу мрачный, вопросительный взгляд, и Заннуба смущенно пролепетала:

— Я к шейху Симхану…

— Проходи, — сурово сказала старуха и посторонилась.

Заннуба вошла, женщина заперла за ней дверь. Она провела ее в просторную, скудно обставленную комнату и жестом указала на свободный тюфячок, лежавший на полу возле молодой женщины, кормившей грудью ребенка.

— Посиди, отдохни, пока придет твоя очередь, — сказала она и исчезла за дверью, в другом конце комнаты.

Заннуба присела на тюфячок и окинула взглядом помещение. Она увидела нескольких женщин, как и она расположившихся на полу в ожидании своей очереди. Они безмолвно сидели, сбившись в кучку, обратив лица к дальней двери, не сводя с нее глаз, словно перед ними находились ворота в святилище. На всех лицах было одинаковое выражение — казалось, их объединяет единая, общая мысль. Так выглядят люди во время соборной молитвы. В эти мгновения душа освобождается от своей телесной оболочки, и человек забывает о себе, чтобы слиться с другими и соединиться в одном месте — в михрабе [21] .