– Я тебе сейчас отпущу. А не заметил ты ее зря. Девушка славная. Чемпионка Москвы в боях без правил. Ты присмотрись к ней, Лавр.

Он кивнул, и присмотрелся. Вьюн, согреваясь, высоко подпрыгивала на месте. Сотня косичек взлетала вместе с нею, как будто мелькал и пропадал в пелене дождя рыжий подосиновик.

– Еврейка?

– Тебе что за разница?

– А нам лекцию Могила читал на политзанятиях. Избиение младенцев.

– Во-первых, не все евреи младенцев избивали, во-вторых, избивавшие, опять же, избивали еврейских младенцев.

– Меня папаша в детстве тоже избил, - в голосе Лавра звучало понимание и сочувствие.
– И потом еще бил.

– Тем более.

– Ну, я-то ему ответил рано или поздно. Когда в секцию тяжелой атлетики записался.

– Родителям принято отвечать, когда они строго спрашивают, - отпустил я Лавру и этот грех.
– Но известно ли тебе, Лаврентий, что Христос еврей по матери?

– Врешь. Наша Иверская Богородица, что ли, еврейка?

– Именно. И сводные братья Царя Небесного. И апостолы. И композитор Шостакович.

– А Петр и Павел?

– И Петр, и Павел. И Андрей Первозванный. И Осип Мандельштам.

– Это как же российский флот плавает под стягом еврея?

– Хорошо плавает. Плавал, плавает и дальше поплывет.

– Ну, долго вы там? – крикнула Вьюн.

– Учиться тебе надо, Лаврентий, а не на лекции ходить.

Я хлопнул богатыря по плечу, и оставил его на улице.

По счастью, Марк Родионович оказался дома. Тотчас мы с Вьюном уже засели у раскаленной печки. Мы выставили перед ней растопыренные ладони, точно пытались ее остановить, и от нас валил пар, точно от славных камчатских гейзеров. Марк Родионович суетливо разбирал мешок с провиантом.

– Я уголь нашел. На карьере открылся пласт. Геологические сдвиги. Теперь осень протянем года четыре, а там и Казейник затонет.

В комнату проник худой сутулый мужчина баскетбольного роста с верхними конечностями такой длины, что правильней называть их бесконечностями. Сам он еще раскачивался в дверном проеме, а бесконечности его уже ставили на клеенку сковороду с пожаренным картофелем. Весь он походил на подвижный состав, сошедший с рельсов какой-то детской железной дороги. Все его туловище, точно составленное из вагонов, дергалось и шаталось при всяком движении. Головной вагон его имел бороду наподобие щита, каким сбрасывают сугробы с заметенных путей. Одет он был исключительно паршиво. Из джемпера один рукав у него был сорван, второй по ветхости материала был охвачен дырами.

– Владимир Свеча, - густо представился этот поезд ближнего следования.
– Сосед, учитель и друг Марка Родионовича. Позвольте к вам, святой отец на совместный ужин.

– Но позвольте, - я встал, протянул ему руку для пожатия, и сразу отдернул, как только состав изогнулся на крутом повороте, а головной вагон захотел мою руку облобызать.
– Вы младше. Хотя… и чему же вы обучаете Марка Родионовича?

– Я учитель гимназии, то есть да, - состав подошел к платформе и кое-как пристроился на табурет.
– Средней школы. Мы с Марком Родионовичем коллеги. Владимир. Преподавал биологическое учение. Теперь так.

На столе уже были разложены продукты из моего двойного рациона, стояли три бутылки водки «Rosstof», и пять приборных вилок для жареного картофеля уже прислонились к сковороде.

– Владимир наиинтереснейший собеседник, ваше преподобие, - Марк Родионович, потирая ладони, сел на место хозяина.
– Прошу к столу. Именно по рюмочке. Володя, зови дирекцию.

Впрочем, директор уже и без Володиного звания, пожаловал. Директор краеведческого музея и нудист-любитель Виктор Сергеевич Пугачев на этот раз явился в вечернем костюме. То есть, с обнаженным торсом, но в тренировочных штанах и забинтованной шее.

– Солил?
– Пугачев, спрятавши руки за спину, двинулся на Владимира.

– Солил.

– А я соль принес, - директор вынул из-за спины граненую антикварную солонку из тех, что разъезжают в пассажирских купе.
– Отнести?

– Еще посолим, - возразил, наливая водку в тоже граненые стаканчики, Марк Родионович.

Из краткого разговора между соседями я понял, что в интеллигентном бараке не принято было с пустыми руками в гости являться. Мы с Вьюном тоже присели к столу. Затем уже все молча выпили аперитив, съели жареный картофель, заедая сырокопченой колбасой и шпротами, затем еще выпили по граненому стаканчику, и еще по граненому стаканчику. Вот тогда-то Марк Родионович взял из угла шестиструнную гитару с бантом на грифе и запел, и заиграл переборами на удивление хорошо. Пока инвалид спрашивал у ясеня, где его любимая, краевед Пугачев пригласил Вьюна с моего дозволения на плавный танец. Они станцевали.

Пугачев со своим голым торсом держался исключительно деликатно, смотрел строго перед собой, вел партнершу на дистанции, и довел на место, когда Марк Родионович расспросивши, наконец, все деревья выяснил, что любимая вышла замуж за друга. Свеча погрустил, слушая танец, а затем подал состав чуть вперед.

– Так знайте, - он погрузил окончания волосатой бесконечности в бороду, и поведал нам.
– Случилось наяву, что мой друг пришел с фронта. Друзья постоянно с фронта приходят. Я взвесил эту последовательность. На всем отрезке человеческой эволюции друзья приходят с фронта.