Итак, я родился в столице Эстонии городе Таллинне. Точнее, в его зеленом районе Нымме. Хорошее место. Есть, где спрятаться. Недавно прочитал, что глава моего района приветствовал ветеранов СС. Хороший человек. Любит родную летопись. Марш эсэсовских ветеранов на улицах Мюнхена трудно себе представить. На улицах Львова, Таллинна и Риги легко. Вероятно, у наших эсэсовцев строевая подготовка лучше была поставлена. Но это так, историческое отступление. Как отступление эсэсовских братьев за линию фронта в густые леса, где все они обернулись лесными братьями. И, вероятно, лестными сестрами. И прочими зелеными человечками. Я тоже из Таллинна перебрался в леса. В гарнизон воинской части, где мой отец командовал ротой охраны. Под моей командой тогда состояло всего двое оловянных бойцов, один из которых днем и ночью хотел метнуть гранату. Когда я подался в начальное учебное заведение, они еще пару лет служили мне верой и правдой от звонка до звонка. Наконец, они дезертировали из моего школьного портфеля вскоре после футбольного поражения, где портфель выступал за штангу. Они воспользовались тем, что сразу после игры мне пришлось возглавить оборону Сталинграда. Еще с группой снайперов я должен был отражать нападение отборных фашистских сил. Силы стремились выбить нас из развалин строительной площадки. А когда снайперы, уже отступали по домам, я спрыгнул с безымянной высоты в железное корыто с гудроном. Там и нашла меня матушка ближе к полуночи. Из гудрона, успевшего практически окаменеть, меня за четвертинку вырубил топором разбуженный сторож. Заодно с моими оловянными бойцами из портфеля дезертировала складная немецкая ложка со свастикой, накануне плененная мной в разрушенном блиндаже у лесного болота. Хорошая ложка была. Совсем как новая. Видать, она и соблазнила остальных. А брошенный портфель они подожгли. А вместо портфеля мой военный родитель обрадовал меня коричневым ранцем, который был даже полезней, потому, что был тверже, и отбиваться в драках от Леньки Пискунова им было куда эффективнее. Ленька Пискунов. Злодей. Сугубо штатская личность, и первый отъявленный хулиган, встреченный мною на тернистом пути моего школьного детства. Ленька-двоечник. Ленька сын заведующего продмагом из деревни Ермолино, Под этой самой деревней на берегу мелководной реки зимой 41-го года латышский стрелковый полк остановил «ролики» 4-й армии Вермахта. Он кого хочешь, остановил бы, этот латышский полк. Хоть и 15-ю латышскую дивизию эсэсовцев. Жаль, что его стрелкам не довелось увидеть, как отважно маршируют земляки-ветераны по улицам свободного от предрассудков города Риги. Его стрелки легли в холодную подмосковную землю. А всего-то против панцирных «роликов», будто тесто раскатавших всю Европу, имелись у них бутылки с коктейлем товарища Молотова, да десяток противотанковых ружей.

Там они и лежали, когда я осваивал чистописание. А после школы мы до черных ногтей рылись в окопах, заросших осенней рыжей травою, словно щетиной стрелков, пробившей землю, потому что, говорят, волосы на мертвых долго растут. Дольше, чем росли мы с Ленькой. В пятнадцать лет, когда я стал оторванным ломтем и отъявленным хулиганом, он выиграл областную математическую олимпиаду. Ленька играл в кожаный ручной мяч за сборную района и серьезно занимался тяжелой атлетикой. Услышав матерное слово, Ленька смущался, как монашенка. Когда я в школьном туалете настоял, чтобы он досадил за мной папиросу «Казбек», его после громко тошнило в раковину.

Ленька не обиделся на меня. Он гордился тем, что его старый приятель и ваш покорный слуга умеет все, что сам Ленька так и не освоил, а именно: алжирское питье прямо из горлышка, курение окурков, изведение учителей по точным дисциплинам, сование кулаком в солнечные сплетения тех, кто его сильнее морально, и спортивную команду: «попрыгай». Сколько раз прибегал я к ней в подъездах и на улицах, когда не хватало два рубля восемьдесят на вермут по рубль сорок. Сколько детских карманов опустошил, прости меня Богоматерь.

Возмужавший, Пискунов окончил академию Дзержинского и вступил в сугубо военное человечество. А вспомнил я здесь Леньку потому, что я вспомнил его, когда познакомился именно с Анкенвоем. Борис Александрович Ростов был таким же низколобым, широкоплечим, приземистым и с подобным же умным проницательным взглядом из-под густых бровей. Это, я вам скажу, общее заблуждение, что низколобая публика сплошь тугодумы. Оно происходит из другого, еще более опасного заблуждения, будто высоколобая публика кругом интеллектуалы. Сразу хочу обмолвиться, что как обо мне, так и о Ростове у меня сохранились довольно таки разрозненные и противоречивые сведения.

Обо мне известно из реакции поклонников на роман «Вепрь» и последующий к нему сценарий одноименного сериала, что я извратил историю СССР, ненавижу свой народ и преклоняюсь перед американским образом жизни. Прошло 25 лет, как то же самое инкриминировали мне сотрудники органов безопасности. Если мнение обо мне за четверть века не сменилось, оспаривать его бессмысленно и подло. Остается добавить, что в меру сил я старался извратить историю всего человечества, включая собственную, что чужой народ я ненавижу еще более, чем свой, и что я так же преклоняюсь и перед американским образом смерти. Особенно, в исполнении актера Бреда Питта. Но порочность извращенной моей натуры вышеназванными качествами далеко не ограничена. Границы моей порочной извращенности окончательно еще только предстоит очертить, ибо с каждым прожитым днем они расширяются. Кстати, что поклонники моего литературного дарования по сию пору не носят меня на руках, то это они верное решение приняли. «Какой славный мальчуган!», - зычно воскликнул замполит гарнизона, взявши меня на руки, когда я разменял пятый год жизни. Воскликнул, и тут же исхлопотал себе трепанацию ухоженных кудрей, сопровожденную оглушительными воплями. Однако, пора вернуться к моей испорченной натуре. Первую кражу я совершил в 11 лет. Отбывая срок в подмосковном пионерском лагере «Орленок», я похитил из тумбочки больного соседа эмблему «Союз-Аполлон» и золотую шоколадную медаль за первое место в духовой стрельбе. Поскольку бараки для пионерского содержания назывались палатами, смею утверждать, что здоровые дети сидели по домам. Толчок на мое преступление, кстати, был вызван отнюдь не завистью или приступом клептомании, но тягою к прекрасному. Два года спустя в том же пионерском лагере я закурил. Еще два года спустя, уже в первом отряде, я научился мастурбировать. После девятого класса для прохождения трудовой практики, я нанялся все в тот же «Орленок» на должность воспитателя. И там я впервые запил. То есть именно не выпил, а запил. А лагерь «Орленок» мне вспомнился потому, что я вспомнил его, когда познакомился с Анкенвоем.

Ростов Борис Александрович, отсидевший три года в лагере общего режима за превышение самообороны, так же, по его рассказам, приобрел в местах исправления дополнительные вредные привычки. Из нашего собирательного опыта я пришел к робкому заключению: всякая пенитенциарная система портит людей вернее, чем исправляет их. Это робкое заключение испортило меня еще сильней. Как и всякое заключение. Относительно же Бориса Александровича, с момента нашего знакомства я заметил, что посадили его как-то вхолостую. К примеру, все случаи моего превышения самообороны легко можно по пальцам пересчитать. Борис Александрович превышал самооборону с той же легкостью, как и правила дорожного движения. Иначе говоря, когда на Князя нападали словесно, Князь отвечал старым добрым хуком в челюсть, когда его били, он отмахивался ножом, а когда враги, обыкновенно владельцы южного темперамента, выхватывали холодное оружие, он тотчас доставал наган из портфеля с документацией очередного своего предприятия с ограниченной безответственностью. Опять же, границы его безответственности еще только подлежало уточнять. Из массы он выделялся и какой-то заносчивой удалью. Чисто княжеская черта. Нагулять в кругу льстивых иждивенцев до полного разорения, спозаранку пуститься в набег на каких-то древлян, и живо содрать с них три шкуры.

С Князем познакомила нас женщина-дрессировщик. Псов она любила больше, чем людей. Некоторые могут прочесть это сообщение извращенно, потому ее имя останется в тайне. Ротвейлеры на свалке, надо полагать, ее питомцы. Существование известного мне Бориса Александровича я, пожалуй, разобью на двух Анкенвоев: Анкенвой 7-го дня и Анкенвой 365-го дня. Анкенвой 7-го дня с его самоубийственными аферами был рассчитан примерно так не неделю. Таков, приблизительно, был срок его эксплуатации обманутых стяжателей. А стяжатели эпохи буржуазного ренессанса в России запомнились мне как очень устремленное, мстительное, кровожадное и просто жадное сообщество упырей. Пятилетка с 1989 по 1994 годы воистину стала ударной для организованных преступников, органов безопасности, защищавших только себя, продажных журналистов, народных избранников, торгующихя, как на панели, своими услугами, и проходимцев, гревших насиженные места в приемной веселого президента, словно в парикмахерской для стрижки купонов. Одни генеральские распродажи, после каких вверенные им силы, уже вряд ли могли называться вооруженными, чего стоили. А из общества мужественных афганских ветеранов груз 300 прибывал на похороны чаще, чем с горных полей сражений, где они гасили чужие долги. Вся эта буйная пятилетка прошла под колокольный малиновый звон. Владыки христианства, наделенные власть имущими неофитами правом на беспошлинный импорт западного алкоголя и табака, получили такой приход, что расход в виде нищих, беспризорников, и еще вчера только имевших законный угол бомжей как-то сам собою компенсировался. Общий баланс РПЦ выходил даже в пользу верующих. Помню, очередной премьер из тех премьеров, что менялись как подгузники, назвал эту стадию «шоковой терапией», позабыв, что названная лечебная метода применяется, как правило, для усмирения буйно помешанных. Политические, экономические и даже вокальные конкуренты отстреливали друг друга точно уток. Заказать убийство тогда было проще, чем билет на премьеру «Онегина» в Большой театр. В таких безобразных условиях систематически жил и трудился Анкенвой 7-го дня. Регистрировал предприятие на физическое, допустим, лицо, щедро оплачивал это лицо, чтобы оно не мелькало, заключал контракты с предоплатой в 100 процентов на очень дефицитный продукт по цене весьма ниже рыночной, и кидал стяжателя, как подметил знакомый рифмоплет, «через левое бедро, да в помойное ведро». Однажды он даже умудрился кинуть родного брата министра внутренних дел сопредельного государства на полтора миллиона долларов. Князь в глубине себя, может, и хотел ему поставить 40 вагонов бензина, да поставка сорвалась. Ну, сорвалась. Ну, с кем не бывает. Брат министра, которому почему-то в голову не зашло, что жидкие тела чаще поставляются в цистернах, воспринял этот фарс-мажор, как личное оскорбление. Анкенвоя 7-го дня искали всей милицией и спецслужбами обеих дружественных стран. Нашли. Но концов не нашли. И денег тоже. «Язык надо учить, - выйдя через неделю с Петровки, прокомментировал Князь.
– В последней главе контракта черным по белому написано: «Фарс-мажор». То есть, это значит: обстоятельства непреодолимой силы, препятствующие исполнению контракта. То есть, допустим, я мажор. И я желаю устроить фарс. И желание мое так сильно, что преодолеть его я решительно не имею возможности. Ну, не могу я отказать себе в удовольствии надувать невежественных лохов до пограничного состояния упругости». Сам он, кончив МФТИ, учился регулярно. Личность в высшей степени любознательная, Князь любил и знал историю, философию, литературу и прочие гуманитарные ветки. Он много читал и просматривал множество фильмов. Он с равным успехом разбирался и в бухгалтерии, и в политике, и в моде. Он блестяще ориентировался в экономических лесах. Он разумел в ценных бумагах, акциях, ювелирных украшениях, аукционных лотах и редких винах. Он с удовольствием и с пользой выучивал иностранные языки.

Он прилично владел немецким, английским, испанским, и сносно чешским. Он облетал и объездил множество стран, заводя повсюду как деловые, так и любовные связи, приобретая недвижимость, а кое-где и запасное гражданство. Будучи уже гражданином ряда стран Европы и Латинской Америки, он умудрился за не полных три месяца стать гражданином США, уж не знаю, во сколько ему это обошлось. Он был в высшей степени экстраверт. Любопытный и внимательный собеседник, он умел расположить к себе любого. А, между тем, сумма кинутых Анкенвоем 7-го дня стяжателей неуклонно росла. От одних он прятался, других обнадеживал, третьих посылал на известные совершеннолетним господам три буквы. Выжить в одиночку с его горизонтальным размахом без властных покровителей, без железной крыши, без команды веселых и находчивых было практически нереально. Ростов с его интеллектом, напором, хладнокровием, беспримерной наглостью, хваткой и коммерческим воображением вполне мог бы войти в любое собрание, объединение, сообщество или закрытый клуб взаимной поддержки. А войдя, стать бы его предводителем. Но он дорожил своей свободой, точно беглый каторжник. «Я волк-одиночка», - упрямо твердил он, уже накопивши смертельных врагов более, чем клещей натуральный волк из какой-нибудь средней полосы, и всякий раз я думал, что до конца текущей недели Борис Александрович точно не доживет. Но он доживал. Он каждый раз доживал до седьмого дня. Казалось, ангелы хранили его для какого-то неясного мне назначения. Он доживал до седьмого дня, и еще как доживал. Сказать на широкую ногу, значит, ничего не сказать, уважаемый читатель. И здесь я хочу коснуться его парадоксальной для обыкновенного капиталиста неприязни к накоплениям. «Я бабки заработал не у фанеровочного станка», - так объяснял он, по крайней мере, мне свое стремление поскорее избавиться от капиталов, нажитых путем обмана взяточников и стяжателей. Цыганский хор под окнами до утра, разбрасывание сотенных зеленых банкнот в Доме то ли композиторов, то ли ученых с ползаньем этих самых ученых композиторов под столиками, щедрые пожертвования кому угодно и по любому поводу, новая иномарка чуть не всякий день с дарением старой иномарки первому встречному, и так далее, и в том же духе. Зачем? Чтобы потешить свое эго? Но эго Ростова было куда крупней, и вскоре я понял: он сбрасывает призы, точно корсар где-нибудь в ближайшем порту, чтобы скорей выйти в плавание за новой добычей. Его азартную натуру интересовал только поиск и уничтожение богатой жертвы.