Густол. Пойдем пока. ( Уходят. Сейчас же вслед за ними входит Зоя и Людмила в шляпке).

Зоя. Присядьте на диван, Людмила Васильевна. Папа с Густолобовым куда-то вышли. — Верно, в сад. А других еще никого нет.

Людм. А я, знаете, и дочку свою Верочку решила привести. Что же? — Ей семнадцать лет, она у меня очень начитанная. Она с Михал Михалычем придет. Он ей уроки латинского языка дает.

Зоя. Ах, вот как… Я очень мало знаю Михаила Михайловича, но мне кажется, что он довольно интересный человек.

Людм. Уж право не знаю, как вам сказать, Зоя Петровна: щелкопер он, знаете, шут гороховый… но вместе с тем, как купчихи старого времени говорили — пронзительный мужчина.

Зоя. Я не могла бы полюбить его.

Людм. Вас.Отчего же?

Зоя. В нем есть что-то чрезмерно мужское… жеребцом пахнет.

Людм. Нет, это крепкими сигарами… от него действительно всегда ужасно крепко пахнет… но это ничего.

Зоя. Он вероятно фамильярен и груб в личных отношениях.

Людм. (С тихим смехом).Не без того… Ну, да ведь что же? В конце-концов я хозяйка.

Зоя. Надо быть не только хозяйкой, а богиней своего мужчины.

Людм. Ну, Зоя Петровна, это вы по неопытности говорите.

Зоя. Я опытна умом.

Людм. Нет уж, что нам с вами об этих делах рассуждать… девица не может иметь настоящего понимания, хотя бы всех Мопассанов прочла.

Зоя. Я не только Мопассана, я Крафт Эбинга читала.

Людм. Это что же, тоже романист?

Зоя. Психиатр… В своей замечательной книге он перечисляет все извращения половой жизни: нимфомания, сатириазис, садизм, эротомания, мазохизм и мн. др.

Людм. (Всплескивает руками и смотрит на нее с уважением).Батюшки светы! И вы про все это читали?

Зоя. Да.

Людм. Ну, ну… Вы бы мне эту книжку дали.

Зоя. Вам нельзя.

Людм. Вот-те на! — Я не институтка.

Зоя. Вас это может развратить. А мне… (пожимает плечами).О, насколько выше всего этого стою я. А да, да… Я загадочное существо. И никто, никто не попытался разгадать меня.

(Входит Ольга Ниловна).

О. Н.Кто тут сумерничает? Зосик? А, с Людмилой Васильевной; ну давайте и я присяду к вам. А что же политический кружок?

Зоя. Вот когда соберутся все. Ах, Олечка, какая тоска… вчера целый день писала письма к Оскару… я прочту тебе потом.

Людм. А это кто такой?

Зоя. Оскар Уайльд, знаменитый английский писатель. Он уже умер, но я пишу ему часто.

Людм. Но ответов не получаете?

Зоя. Для вульгарного понимания — нет. Но в сердце моем он тайно отвечает мне.

О. Н.Прочти. А мой то опять сегодня пьяный пришел. И представь с какими-то нежностями. Я его по щеке — опомнился и пошел спать.

Зоя. Вчера я стояла на балконе и смотрела на звезды. И так хотелось мне, чтобы издали прилетела косматая хвостатая комета…

О. Н.Лидка меня рассердила: жмется к пьяному отцу — жалеет. Я говорю: а матери не жаль? — Смотрит волчонком. Не видишь, говорю, что он пьяный, мокрый, пошлый? — Плачет, а за ней и мелочь завыла. Бросила их на Лукерью и марш — марш сюда. Вот они радости любви и семьи.

Людм. Не у всех же так.

О. Н.Конечно… если человек богатый и имеет одну дочь, да еще овдовел кстати и может держать у себя мужчин, как прислугу — тогда каленкор иной… такого семейного счастья может и я пожелала бы.

Зоя. Лучше быть несчастной. От всякого счастья веет пошлостью, будь оно даже раззолоченное, а горе, даже мещанское, все таки имеет в себе что-то величественное.

Густолобов и Розоватов возвращаются, за ними лакей, несущий две лампы, а за ним горничная с огромным чайным подносом.