– Ну это еще тоже как сказать, – не меняя своей небрежной позы, подал голос Артюхов. – У меня в Москве есть приятель. Так его все знакомые женщины не иначе как обезьяной не называют. А знаете почему?

– Почему? – поинтересовалась Мэтью.

– Потому, что у них от него успешно произошло уже несколько человек.

– Между прочим, – Летизье придвинул к их столику стоящее чуть в отдалении пустое кресло и опустился в него, – вы знаете, что Ватикан решил внести изменение в Библию, чтобы устранить противоречие между теорией эволюции и Священным Писанием. Отныне история происхождения человека выглядит так: «Человек произошел от обезьяны, которую Бог создал по своему образу и подобию».

– Теперь понятно, почему наш патриарх отказывается встречаться с папой, – сказал Антон и потянулся к своему широкому бокалу, наполовину наполненному охристой жидкостью, в которой бултыхалось несколько маленьких кубических айсбергов.

Адриен быстрым взглядом окинул стоящие на столе напитки:

– Так, что пьем? Тони... все ясно – «скоч» и, разумеется, без соды и... прочих разных излишеств. – Он перевел взгляд на бокал Олега и поднял на него глаза. – А у вас что-то... трудно идентифицируемое.

– Ну почему же трудно. Наоборот, все довольно просто. Ром, сок лайма, сахарный сироп.

– Классический дайкири, – констатировал канадец. – Любимый напиток дядюшки Хэма. Как он где-то писал, помогает организму расслабиться и пополнить иссякший от столкновения с повседневностью запас энергии.

– В самом деле? – встрепенулась Хелен.

– Да. Только вот автору этих слов он почему-то, наоборот, помог побыстрее дойти до ручки. – Летизье, поднеся к виску правую руку, нажал указательным пальцем на воображаемый спусковой курок и, вздохнув, посмотрел на перевернутые конусы бокалов сидящих напротив него, на диванчике, дам. – Та-ак, идем дальше. Мартини, взбитое в шейкере, но не смешанное. Это уже Бонд. Джеймс Бонд. Теперь понятно, почему за вами ведут такое пристальное наблюдение вон те подозрительные личности. – Он слегка кивнул в сторону ближнего к ним столика в центральной части зала, за которым сидели и мирно беседовали друг с другом плотный крепкий старичок лет шестидесяти пяти, а то и всех семидесяти, с крупной, абсолютно седой головой и раскосыми глазами и миниатюрная сухонькая старушка примерно того же возраста. – Дедушка с бабушкой. По-моему, это шпионы. Агенты северокорейской разведки. Во всяком случае, дедушка очень похож.

Хелен Мэтью, нахмурившись и слегка прищурив глаза, что выдавало в ней человека, страдающего некоторой близорукостью, посмотрела в указанном направлении:

– А почему ты считаешь, что они за нами наблюдают? – Было непонятно, всерьез она приняла слова человека в кремовом костюме или же, почувствовав с его стороны легкий розыгрыш, решила ему подыграть.

– А потому, что он сам за нами целых полчаса следил. Вон из-за той колонны, – впервые подала голос сидящая по ее левую руку вторая дама, тоже в длинном вечернем платье, но только, в отличие от ее соседки, строгого черного цвета. На ее слегка поджатых, ярко накрашенных губах играла тонкая улыбка.

– Кто, я? – с искренним, даже, пожалуй, чересчур искренним удивлением подскочил на своем кресле Летизье. – Да я всего как пять минут в этом зале, не больше. Постоял чуть-чуть у входа, огляделся, чтобы вас увидеть.

– Ага, так вот кто у нас шпион, – с ехидной усмешкой кивнула в его сторону Мэтью. – На дедушку кивает, чтобы нас с толку сбить, а сам... – Она переглянулась со своей соседкой. – Да?

– Да, – согласилась соседка. – Что – дедушка. Дедушка сидит себе и сидит. Никого не трогает. А настоящему шпиону действовать надо. Контакт установить, познакомиться. Разговор завести вроде бы ни о чем. О Библии, о дайкири, о дяде Хэме. Заболтать. Войти в доверие. Чтобы потом выведать. Все, что ему надо.

– Да, приятель, вот тебя и разоблачили, – Артюхов с усмешкой хлопнул канадца по колену.

– И не говори, – в тон ему разоблаченный канадец сокрушенно покачал головой. – Сгорел. А как все хорошо начиналось. – После некоторой паузы он, не выдержав, засмеялся, но, встретив в ответ достаточно сдержанные улыбки, откашлялся. – Ладно, шутки в сторону. Сегодня днем разговаривал с помощником капитана и узнал от него потрясающие подробности. Оказывается, наша посудина, для того чтобы продвинуться вперед всего на шесть дюймов, должна сжечь целый галлон дизельного топлива. Представляете? – Он посмотрел на Хелен.

– Нет, не представляем, – ответила Хелен. – А это что, очень много?

– Конечно. Если умножить это количество на весь наш путь до Нью-Йорка, то получится астрономическая сумма.

– Не более астрономическая, чем та, которую они вытрясут за весь этот вояж из наших с вами кошельков, – выразительно произнесла Мэтью, обменявшись взглядом с согласно кивнувшей ей соседкой, и снова подняла свой бокал. – А где же они, интересно, хранят все эти свои галлоны?

Соотечественник, из страны нереализованных возможностей, посмотрел на нее с улыбкой человека, вынужденного отвечать на немного наивный, по его мнению, вопрос:

– Как где. В специальном топливном отсеке.

– Представляю, что будет, когда в него угодит торпеда, – с серьезным видом протянул Артюхов и, вздохнув, добавил: – Одно утешает, может быть, мы тоже когда-нибудь получим свои семь «Оскаров».

Мэтью, уже сделавшая глоток из своего бокала, тут же поперхнулась и, прислонив к груди левую ладонь, судорожно закашлялась. Поставив на стол бокал и слегка закатив голову, чтобы не дать выкатиться из глаз уже успевшим зародиться в них слезкам, она угрожающе произнесла: – Тони, я тебя предупреждала, теперь пеняй на себя.