По дороге навстречу двигался конный отряд.

Оно хоть грамоты все в порядке, а тревожно. Чтоб турки не придрались, Лазорев велел арбе встать на обочине и сам спешился – гяур в Турции не должен быть выше правоверного мусульманина.

Отряд охранял такую же, как у Лазорева, арбу.

Андрей сам не знал, отчего сжало сердце; навострил глаза и разглядел в арбе двух людей. Предчувствие превратилось в уверенность. Нет, не ошибся Андрей – везли Тимошку и Костьку.

Тимошка увидал Лазорева и несколько раз прикрыл глаза веками: мол, вижу, но не хочу впутывать тебя в свою историю. Костька сидел спиной, не увидал Лазорева.

Отряд медленно поднимался на холм.

– Поехали! – распорядился Андрей. – Поехали-поехали! Дорога кружная, через Молдавию. Когда дома будем, одному Господу известно.

Визирь Азем Салих-паша разглядывал алмаз на своем перстне. Сколько света вмещается в этой прозрачной капле! Азем Салих-паша открыл ларец с драгоценностями; все это сверкающее чудо можно выменять на жизнь, на свою собственную жизнь. Отнести Кёзем-султан и упросить ее заступиться перед падишахом – донские казаки гуляли под Трапезундом. Но в голове стояла сверкающая надпись, каждая буква будто бы алмазами выложена: «Несчастный жребий состариваться под таким государем».

«Неужто он осмелится исполнить свою угрозу?»

Усмехнулся: «он» осмелился уничтожить единственного толкового полководца.

Бесшумно вошел, стал на колени и поклонился слуга.

– Привели беглецов урусов.

Азем Салих-паша засмеялся вдруг, захлопнул ларец с драгоценностями.

– Пусть введут.

Их ввели обоих, Тимошку и Костьку.

– Салам алейкум, мошенник! Что же это ты оговорил доброго человека Лазорева? Будто бы он поступил на твою службу. Я, отпуская его в Московию, сам с ним разговаривал. Это верный своему царю слуга.

– Я не говорил, что Лазорев у меня служит, – я говорил, что взял его себе на службу.

– Как же это взял, когда он служит царю Алексею?

– Тот царь Алексей, а я царь Тимофей. Я волен брать на свою службу кого только пожелаю. Когда приду в Москву, Лазорев будет у меня боярином.

– Хорошо тебе живется, мошенник. А ты знаешь, я очень рад, что тебя поймали, не сегодня завтра меня позовут к падишаху Ибрагиму – казаки гуляют по Черному морю. Выйду ли я из сераля сам или вынесут, Аллаху известно. Ты мне нравишься, мошенник, но твоя беда в том, что мне пора позаботиться о своем спасении. Скажу тебе правду: я позвал Кузовлева, он с часу на час будет здесь, но знаю – не много от него добьюсь, а если не добьюсь, предложу тебя в обмен на гонца, которого русский посол отправит на Дон.

Тимошка улыбался, слушая визиря, но лицо у него стало белым как стена.

Появился слуга, приблизился к визирю, прошептал что-то на ухо. Азем Салих-паша весело рассмеялся.

– Посол пожаловал!

– О господин мой! – воскликнул Тимошка, падая на колени. – Я готов принять ислам. Позови муллу, я готов тотчас принять ислам.

– И я! – крикнул из-за Тимошкиной спины Костька.

Визирь печальными глазами разглядывал что-то на потолке.

– За кем правда в этой жизни? Один ради пользы государственной принимает смерть, другой ради своей жизни готов принести неисчислимые беды всему своему народу… Что ты мне на это скажешь, урус?

– Я не урус. Я швед. Я – Синенсис. Позови муллу. Я тотчас приму ислам.

– Все русские, каких я встречал, кроме тебя и твоего слуги, служат своим царям жизнью и готовы самой смертью послужить. Ты и впрямь не русский.

Визирь ударил в ладоши. Приказал слуге:

– Позовите муллу!

Нужные молитвы были прочитаны, чалма водружена. Обряд обрезания, по занятости визиря, отложили на следующий день.

– Ступай в дом, в котором ты жил до побега, – приказал визирь. – Жди решения своей судьбы, готовься к завтрашнему празднику обрезания.

Назавтра праздника не было. Азем Салих-пашу позвали утром в сераль и удавили. Тимошка и Костька разжились греческим платьем и в тот же день бежали на Афон.

Их поймали, обрезали, заковали в цепи и посадили в замок.

После обеда Алексей Михайлович ездил в санках иней глядеть. До того удался, что и Москве в диковинку.

Всё в кружеве: деревья, терема, бороды, лошади, собаки.

В воздухе тишина. Деревья клубами легкими, пышными, иней посверкивает звездами, огонь в них синий, до самого сердца красотой пронзает.

Воротился государь во дворец довольный, румяный. Лошади тоже от инея закучерявились.

– Попоной закрой! – сказал Алексей Михайлович кучеру и пошел себе на крыльцо.

До последней ступеньки не дошел, засмеялись за спиной. Государь оглянулся: кучер что-то потешное говорил стрельцу. Кровь так и ударила в голову.

– Я повелел попону нести! – Государь сбежал с крыльца, ткнул кулаком кучера куда-то в бороду. – Высечь! Высечь!