— Чудак! — оборвал его второй пилот. — Думаешь, они еще не ищут нас? А ты хочешь облегчить им дело…

— Пошли! — приказал гауптман, и они двинулись от темного, какого–то хмурого и одинокого «арадо» в сторону леса, черневшего в сотне метров. Когда–то тут был полевой немецкий аэродром. Именно здесь служил гауптман Вайс — нынешний командир «арадо», — он знал окружающие леса и уверенно вел группу.

Через несколько сот метров начались настоящие дебри, приходилось продираться через завалы, преодолевать ручьи. Лес шумел, и Курту иногда становилось страшно — никогда еще не бродил в таких зарослях, леса под Кенигсбергом, где он родился, скорее напоминали парки, и он считал, что они всюду такие, светлые и прореженные, с аккуратными просеками. А тут ветки хлестали по лицу, и сквозь кусты невозможно было продраться. Но Курта не оставляло хорошее настроение, шел, тихо напевая какую–то песенку и так отгоняя страх, охватывавший его от неожиданного уханья сыча или треска сломанной ветки.

Мюллер немного отстал и поравнялся с обер–лейтенантом Вальтером Вульфом. Второй пилот был для него воплощением настоящего мужчины. Во–первых, год воевал на Восточном фронте, сбил несколько русских самолетов и только после ранения и лечения в госпитале попал в их экипаж. Во–вторых, мог выпить, наверное, целую бочку шнапса, по крайней мере сам хвалился этим, и девушки липли к нему. Поэтому, увидев, что обер–лейтенант шагает рядом, Курт поневоле подтянулся и сказал:

— Я очень рад, герр обер–лейтенант, что мы выполнили задание и заслужили благодарность.

Вульф, вероятно, не разделял его оптимизма — ничего не ответил, пробурчав что–то невнятное.

— Жаль самолет, — продолжал Курт.

— Помолчи, — посоветовал обер–лейтенант, — жалей лучше себя, ведь неизвестно, выберемся ли отсюда.

— Но мы же вооружены и можем делать ежесуточно не меньше тридцати километров.

— Единственная надежда, что у русских тут нет собак, — ответил Вульф хмуро. — Пустили бы по нашим следам овчарок, тогда увидел бы…

— Пока они найдут «арадо», мы будем далеко.

— Ну–ну! — пренебрежительно бросил обер–лейтенант. — Тебе море по колено, а меня сбивали под Смоленском, и уже блуждал в лесах. Слава богу, там линия фронта была рядом…

— Неужели вас сбивали? — В словах Курта прозвучало искреннее удивление. — Вас?

Обер–лейтенант ничего не ответил, только засопел сердито и плечом раздвинул кусты. Он–то знал, что через день–два или даже раньше от юношеской бодрости и оптимизма Курта не останется и следа, расхнычется, заскулит, станет ныть. Ну и черт с ним и со всеми, другими, в конце концов, он увидит, как будут складываться обстоятельства! Конечно, вместе пробиваться лучше, но в случае чего можно отколоться, ему своя шкура дороже. Да и ради чего должен подставлять голову, не из–за этого же сопливого недотепы?!

Гауптман, как и вначале, шел впереди, время от времени сверяясь с компасом. Думал: хорошо, прошел уже почти час, они отошли от поврежденного «арадо» километра четыре, а дальше, насколько он помнит, начинаются болота. Они должны пройти немного топями, чтобы не оставить следов, — на всякий случай, потому что вряд ли у русских тут есть собаки. По нынешним понятиям это — глубокий тыл, и для чего здесь держать поисковые группы с собаками?

Они подошли к довольно широкому, но мелкому ручью, и гауптман остановился. Приказал:

— Километр пройдем по воде.

Первым вошел в ручей, за ним потянулись другие. Штурман, который шел вторым, горячо дохнул пилоту в затылок и спросил:

— Зачем это, Петер? Кто нас станет преследовать?

Они уже два года летали вместе, дружили и целиком доверяли друг другу.

— Должны подстраховать себя, — ответил гауптман.

— И ты серьезно считаешь, что нам удастся выйти?

— Шансов мало.

— Тогда стоит ли мучиться?

— Не надумал ли?..

— Наверное, это было бы для нас наилучшим выходом. Я сам советовал тебе идти лесом, подальше от шоссе. Сгоряча советовал, а теперь подумал и решил: нужно выйти на шоссе и сдаться первой попавшейся воинской части.

— Нет.

— Почему?

— Мы офицеры, Арвид. И должны быть верны присяге.

— Фюреру?

— Тише, — предостерег гауптман.

Штурман оглянулся. За ним брел по воде радист Курт Мюллер и, конечно, за чавканьем своих сапог ничего не мог расслышать. Сжал плечо пилота и сказал:

— Обидно: самолет угробили и сами страдаем из–за каких–то диверсантов.

— Видел, как с ними носились?

— Операцию обеспечивал сам Скорцени. Мне сказал Кранке, что того гуся на мотоцикле вроде бы знает сам фюрер.

— Соврал.

— И я так думаю. Так что же мы решим?

— Дождемся утра, тогда поговорим.

— Только не было бы поздно: нарвемся на засаду — скосят всех.

— Могут скосить, — тяжело вздохнул гауптман. Он пересек ручей, вышел на берег и приказал: — Отдых пять минут!