Однажды Мирослав Павлюк не нашел Ингу в комнате, которую снимал для нее. На столе лежала записка. Фрейлейн Клаус сообщала, что уехала в Бремен с американским подполковником, который предложил ей значительно лучшие условия, чем скряга и жмот герр Павлюк.

Павлюк воспринял эту новость философски — на свете нет ничего постоянного.

В тот же вечер Павлюк заехал в «Жемчужину» и занял столик возле самой эстрады, чтобы хорошо рассмотреть танцовщиц. Заказал легкого вина — берег здоровье и редко напивался, — с нетерпением ожидая начала эстрадной программы.

Пан Павлюк, не в пример своим коллегам по ОУН, неплохо устроился в Мюнхене — коллеги эвакуировались сюда в расчете предложить свои услуги любому — прежде всего богатым американцам — и взять с него за это соответственно. Американцы и правда не отказывались от услуг, но платили не так щедро, как хотелось новоиспеченным «освободителям» Украины, и тем приходилось, для поддержания духа конечно, брать работу на стороне. Один бывший куренной атаман, обладавший незаурядной физической силой, устроился вышибалой в фешенебельный бордель и был доволен — и работа по душе, и платят прилично…

Павлюку не надо было идти по стопам бывшего куренного. Еще там, на родной Украине, о которой всегда вспоминал с умилением (в отличие от других, которые поносили ее за неблагодарность к истинным своим сынам и патриотам), он подумал о будущем и заложил фундамент этого будущего. Недалекие и ограниченные люди, рассчитывая на приличную плату, только шумели и подпевали гитлеровцам, а Мирослав Павлюк в это время сочетал весьма идейную и патриотическую работу в СБ с не менее полезной деятельностью по собиранию драгоценностей, валюты и других подобных вещей. Фактически (правда, об этом знал он один) эта весьма патриотическая и идейная деятельность была ширмой, которую Павлюк использовал для собственного обогащения.

Принадлежность бандеровцев к руководству службы безопасности открывала широкие возможности. Деньги валялись всюду, надо было уметь взять их, а Павлюк умел, не брезгуя ничем, даже прямым шантажом. Раньше других сориентировался и тогда, когда гитлеровцы начали отступать с Украины. Использовал связи с высокопоставленными гестаповцами и очутился в Мюнхене с большей частью награбленного (кое–что пришлось отдать высокопоставленным из немцев). Жаль только — разгром немцев под Бродами спутал все карты: ближайший попутчик Павлюка, пан Воробкевич, не успел пробиться в город. А у него документы и, что важнее всего, большая сумма иностранной валюты — значительно больше, чем имел теперь Павлюк.

Однако и того, что было, хватало — Павлюк не любил швыряться деньгами, где мог — платил даже ниже таксы. Поэтому и посетил этот ресторанчик — вряд ли девушки тут очень избалованы, за среднюю цену он возьмет любую. Прошел только год после войны, в стране голодно, и за пару прозрачных чулок или несколько банок консервов можно провести ночь в постели не только ресторанной танцовщицы…

Павлюк вытянул ноги в блестяще начищенных туфлях так, что выделялись яркие носки. Начиналась вечерняя развлекательная программа.

Сначала пела низко декольтированная не первой молодости немка. Она кланялась так, чтобы продемонстрировать все свои прелести, и вымолила несколько жалких хлопков, которые приняла с достоинством оперной примадонны.

— Когда–то была хороша, — услышал у себя над ухом Павлюк, — но годы сделали свое черное дело. А вы неплохо устроились, и я с удовольствием сяду за ваш столик…

Пан Мирослав оглянулся: за спиной у него стоял коллега майора Гелбрайта — капитан Роберт Грюнинг. Любезно улыбнулся ему: ведомство, где служил капитан, платило Павлюку больше, чем получал даже бывший куренной атаман в фешенебельном борделе.

— Рад вас видеть, капитан, — встал Павлюк.

Но Грюнинг фамильярно положил ему руку на плечо:

— Сидите. Мы в неофициальной обстановке — и давайте без чинов.

Хотя капитан и держался с ним на равной ноге, Павлюк все же подобрал под стол ноги в ярких носках. Кивнул официанту и заказал виски и ужин — капитан Грюнинг не был крохобором (платил не из своего кармана), и пан Мирослав знал, что ужин окупится сторицей.

— А тут неплохо, — капитан окинул взглядом зал, — и, если споют крошки хоть чуточку моложе этой мегеры, я не пожалею, что забрел сюда.

— Есть красивые девушки, и вы сейчас их увидите, — заверил Павлюк.

И правда оркестр заиграл нечто бравурное, и на сцену выбежали десятка полтора полуголых фрейлейн в черных чулках.

— Чудесно! — зааплодировал капитан.

— Выбирайте любую, — сделал широкий жест Павлюк. — Мы пригласим их к столу.

Девушки танцевали на авансцене, высоко подбрасывая ноги, — все молодые и, кажется, все красивые. Павлюк несколько даже растерялся от такого количества хорошеньких лиц, осиных талий, едва прикрытых бюстов и длинных ног. Скоро его внимание привлекли две танцовщицы: одна — хрупкая шатенка с большими глазами, другая — крепенькая блондинка с красивыми полными руками. Подумал и решил, что хрупкая будет напоминать ему фрейлейн Клаус, а хотелось разнообразия, и он окончательно остановил выбор на блондинке. Смотрел на нее так пристально, что она заметила это и улыбнулась. Павлюк показал глазами на место рядом — она поняла и кивнула.