Взошло солнце. На полянах уже припекало, но Каленчук не рисковал выходить на открытые места — предпочитал лучше продираться сквозь кустарники, чем огибать их.

Хижину увидел издали. Сел в кустах и долго сидел, наблюдая за жильем. Казалось, что в нем нет людей. Уже решил возвращаться, когда услышал в кустах звяканье колокольчика. Вдруг кто–то запел — по–детски тонким, высоким голосом.

Певец оборвал песню на полуслове, на кого–то закричал, и Каленчук подумал, что сельский пастушок гонит коров вниз, к хижине. И тут увидел его — мальчонка лет одиннадцати в полотняной рубашке с торбочкой через плечо вынырнул из кустов совсем близко.

Пастух уже давно исчез, а Каленчук все еще лежал, положив подбородок на буковый корень. Сорвал стебелек, пожевал и выплюнул. Во рту стало горько, и еще больше захотелось есть. Полежал еще, колеблясь, но не удержался и пошел за пастухом.

Овцы и коровы разбрелись по лысому склону горы. Мальчик сидел в тени под кустом, росшим посредине склона, свистел в дудочку, подбирая какой–то мотив, изредка вскакивал, кричал на скотину, конечно, так, для порядка, и снова брался за дудочку.

Солнце припекало. Каленчук лег на спину, подставив лицо горячим лучам и раскинув руки. Наконец–то согрелся после холодной ночи. Захотелось спать. Переборол сон, подполз к последним кустам, отделявшим лес от голого склона.

Пастушок, наверно, заснул — лежал на боку, подложив под щеку ладонь, и не шевелился. Коровы поодаль брякали колокольчиками, овцы разбрелись — несколько их щипали траву около кустов. Каленчук залег в канаве метрах в десяти от овец. Высунул голову, осмотрелся. Кажется, все спокойно. Подумал и решился…

Обошел овец так, чтобы не напугать их, и погнал в кусты. Побежали спокойно, лишь одна заблеяла. Каленчук тревожно оглянулся, но мальчик даже не пошевельнулся. Отогнав животных в чащу, Каленчук выбрал момент, бросился на большую овцу и прирезал ее. Осмотрелся.

Трава вокруг овцы примята — затер следы, забросил овцу на плечи и пошел, осторожно ступая по твердому дну канавы.

Сливинский глазам своим не поверил, увидев овцу. Представил себе поджаренный на костре кусок баранины и глотнул слюну.

— Сырое мясо, — без слов понял его Каленчук, — тоже вкусное… Даже питательнее…

Сливинский брезгливо поморщился. Дудинец, не произнося ни слова, принялся свежевать овцу. Каленчук отрезал кусок филейной части, размельчил. Ел почти не жуя, глотал и хвалил:

— Рекомендую… Бифштекс по–татарски, пожалуйста. Наши далекие пещерные предки превратились в людей лишь благодаря таким бифштексам…

— Даже среди питекантропов не было каких остолопов… — буркнул себе под нос паи Модест. Крепился около часу, но не выдержал и попросил кусок. Съел, густо посолив. Чуть не вырвало, но сдержался. Боль в желудке исчезла. Повеселел.

— Вечером разложим костер, — начальственно сказал он. — Огня тут и за двадцать шагов не заметишь.

— Можно, — согласился Каленчук.

— Шаль, хлеба нет… — вздохнул Сливинский.

Каленчук зло посмотрел на него, хотел, что–то сказать, однако промолчал.

Вылетели перед рассветом, чтобы миновать. Чехословакию ночью. Павлюк не отрывался от темного неба, будто и правда мог бы увидеть ночной истребитель. Так и просидел, вцепившись в ручки кресла, пока самолет не закружился над большой поляной. Светало, и опытный пилот уверенно посадил машину — только раза два тряхнуло на ухабах.

Самолет остановился, и пилот отодвинул плексигласовый козырек. Выпрыгнул на крыло, осмотрелся вокруг. Ни души, будто все вымерло и хаты, к которым подкатил самолет почти вплотную, давно обезлюдели.

— Мавр сделал свое дело… — начал пилот, на всякий случай расстегнув кобуру. — Теперь ваша очередь, мистер Павлюк. Я почему–то не вижу оркестра и цветов: неблагодарные аборигены, очевидно, и не знают, что прилетел один из их освободителей.

— Прекратите ваши неуместные шутки, Гарри! — сердито перебил Павлюк.

— Что ж, я получил аванс за эту экскурсию, — беззлобно ответил летчик, — и могу оставить вас тут и дружеских объятиях ваших соотечественников… — С этими словами пилот спрыгнул на землю.

Павлюк вылез на крыло, постоял, озираясь, и тоже соскочил вниз.

В эту же секунду прозвучала автоматная очередь, и пули просвистели над их головами. Павлюк упал, потянув за собой летчика. Лежали, уткнувшись лицами в траву, пока не услышали:

— Обыщите их!

Павлюк посмотрел вверх, но, увидев в метре от своей головы ствол автомата, закрыл глаза. Почувствовал, как из кармана проворно вытащили пистолет.