— И вы еще будете утверждать, что это я веду опасный образ жизни?

— Помнишь, что я говорил тебе насчет фотографий? — спросил я, доставая сигарету из ее пачки и прикуривая ее зажигалкой. — Все вполне пристойно. Никаких фото в стиле ню. Я предлагаю позировать для моих книг. Я буду хорошо платить…

Она не ответила, причем лицо ее все так же ничего не выражало, и это меня нервировало.

— Я постоянно фотографирую маленьких девочек в ходе работы. И всегда хорошо плачу. Натурщиц присылают солидные агентства. Я снимаю девочек в старинных платьях. А затем использую фотографии для рисунков. Сейчас многие так работают. Что, конечно, не так романтично, как писать с набросков, но…

— Знаю, — перебила меня она. — Я выросла среди художников. Ну, в своем роде художников. И конечно, вы можете меня фотографировать и платить мне столько, сколько платите натурщицам. Но мне от вас нужно совсем другое.

— А что тебе нужно?

— Вы. Заниматься с вами любовью.

— В один прекрасный день кто-нибудь может сделать тебе больно, — помолчав, произнес я.

— Только не вы, — улыбнулась она. — Я всегда мечтала о таком, как вы. Только вы лучше. Вы действительно чокнутый.

— Я самый скучный человек на земле, — возразил я. — Я только и умею, что рисовать да старье собирать.

Она улыбнулась, и весьма многозначительно. Можно сказать, иронически.

— Все ваши картинки, — начала она. — Все ваши маленькие девочки, блуждающие по темным особнякам и заросшим садам, все эти потайные двери…

— Ты, наверное, начиталась критиков. Они любят эксплуатировать тему мужика с волосатой грудью, который создает книжки о маленьких девочках.

— А что, они тоже так говорят? Как это все эротично! Как порочно!

— Ничего эротичного.

— Вот и нет! Очень даже эротично. О чем вы прекрасно знаете. Когда я была маленькой, ваши книги завораживали меня. Мне казалось, что я попадаю в другой мир.

— Прекрасно. Но что в этом эротичного?

— Должно быть эротично. Иногда мне даже не хотелось начинать. Не хотелось проникать в дом Шарлотты. Было так странно следить за тем, как Шарлотта в ночной рубашке, с подсвечником в руке поднимается по лестнице.

— Абсолютно ничего эротичного.

— Тогда что им угрожает? Что скрывается за всеми этими дверями? Почему девочки так часто смотрят украдкой?

— Я не вхожу в число их преследователей. И не собираюсь задирать их длинные платья.

— А разве нет? Как так получается?

— Мне это противно, — мягко ответил я и взял ее за руку. — Я шесть месяцев работаю над книгой. Живу ею, думаю только о ней. И не задаю себе вопросов. Двенадцать часов в день я не покладая рук тружусь над холстами. А потом вдруг кому-то хочется объяснить все пятью сотней слов и за пять минут. Я стараюсь не обсуждать данную тему с малознакомыми людьми. А знакомые люди обычно не задают лишних вопросов.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы в меня влюбились! — неожиданно воскликнула она.

— Почему?

— Потому что вы действительно достойны того, чтобы в вас влюбиться. А если мы сможем полюбить друг друга, то я уже не буду плыть по течению. Я уже не буду никем. По крайней мере, пока я с вами, — сказала она и замолчала.

— Откуда ты родом? — спросил я.

Она ничего не ответила.

— Я пытаюсь определить твой выговор.

— Вряд ли вам это удастся.

— Иногда ты говоришь как житель Калифорнии. Но иногда проскальзывает странный акцент.

— Вы никогда не догадаетесь, — сказала она и выдернула руку.

— Ты хочешь, чтобы я лег вместе с тобой на кровати с балдахином? — спросил я.

— Да, — кивнула она.

— Тогда ты должна кое-что для меня сделать.

— Что именно?

— Смой краску с лица. И надень ночную рубашку Шарлотты.

— Ночную рубашку Шарлотты?! А что, она у вас действительно есть?

— Даже несколько. Там, наверху. Белая фланель. Одна точно тебе подойдет.

Она радостно засмеялась. Но в ее смехе было нечто большее, нежели просто радость. Я молча ждал ее ответа. Я еще был не готов что-либо признавать.

— Конечно, — согласилась она, изящно затушив сигарету и еще раз продемонстрировав покрытые черным лаком ногти. — С удовольствием надену ночную рубашку Шарлотты.

Ничего удивительного, что ее привел в такой восторг фокус со спичками. Она вдруг стала взрослой девушкой с безупречными манерами, причем немного сердитой. А потом снова юной и беззащитной. Она непрерывно менялась прямо у меня на глазах. И это меня тревожило. «Интересно, какая же она настоящая?» — гадал я про себя.