Но я боялся посмотреть ей в глаза. Казалось, она даже и не подозревает, какое у нее чудесное тело. Да откуда ей было знать. Ведь она, в сущности, еще ребенок.

— Сфотографируй меня, — тихо попросила она.

— А тебя ничего не пугает? — осторожно поинтересовался я.

— Конечно нет. С какой стати? — удивилась она.

У нее было потрясающее выражение лица — такое не сможет передать даже самый гениальный художник.

А в ногах кровати была установлена камера.

Но я был совсем сонным и словно под кайфом. В спальне удушливо пахло цветами. На потолке в неверном свете свечей танцевали причудливые тени, похожие на резные лепестки гвоздики.

— Хочешь вина? — спросил я. — Оно там, на столике.

Надеюсь, вино поможет мне окончательно проснуться.

Я смотрел, как она наполняет бокал бургундским. Когда она опускала глаза, то выглядела моложе своих лет — может, благодаря светлым бровям и слегка оттопыренной нижней губе. Но когда она смотрела прямо перед собой, то казалась мне мифологическим существом, у которого не было возраста: я представлял ее нимфой, вечно молодой и прекрасной.

Она сидела, согнув ногу в колене, а ее волосы рассыпались по плечам, закрыв грудь. И словно сияла в свете свечей.

— Святое причастие, — сказал я.

Тихо улыбнувшись в ответ, она склонилась надо мной и поцеловала мокрыми от вина губами.

— Это мое тело. Это моя кровь, — прошептала она.

Звонок Дэна застал меня в самый разгар съемки. Когда я услышал его голос в телефонной трубке, кровь бросилась мне в голову.

— Ну, я сейчас не могу говорить, — сказал я.

— Послушай меня, идиот! Кто-то ищет твою маленькую девочку. И все дело кажется мне чрезвычайно мутным.

Белинда пролистывала молитвенник, ее плечо касалось моей руки.

— Не сейчас. Перезвоню попозже.

— Тогда выйди из дому и перезвони прямо сейчас!

— Это невозможно.

Я посмотрел на Белинду, и она подняла на меня глаза. Выражение ее лица изменилось. Я едва слышал, что говорит Дэн, поскольку думал лишь о том, чтобы не выдать себя голосом или мимикой.

— … ее фотография. Ты должен ее увидеть.

— Что? Послушай, мне надо бежать. Прямо сейчас.

— … в восемь в моем офисе, так как потом я уйду в суд.

— В двенадцать, — ответил я. — Я работаю допоздна.

— Джереми, говорю же тебе! Дело очень и очень мутное.

— Утром. Идет? — сказал я и положил трубку.

Я не хотел, чтобы Белинда заметила, как пылает мое лицо, хотя спиной чувствовал ее пристальный взгляд. Самым трудным для меня было повернуться и встретиться с ней глазами. Она что-то чувствовала, а я оказался не на высоте. На ее лице было написано нескрываемое подозрение: уголки маленького рта опустились, щеки слегка раскраснелись.

— Что случилось? — спросила она, явно не желая ходить вокруг да около.

— Мой адвокат. Книжные дела. — Все верно, в любой лжи должна быть доля правды, и тогда вранье будет выглядеть убедительнее.

Я возился с фотоаппаратом. И что я делал? Менял стандартную пленку на новую. Но зачем?

Белинда молча наблюдала за мной.

— Все. Перерыв, — заявил я. — Терпеть не могу, когда мне мешают.

С этими словами я спустился вниз и отключил автоответчик. Подобное больше не должно повториться.

Она начала потихоньку накачиваться виски задолго до того, как мы должны были пойти пообедать. Я впервые видел ее слегка под градусом. На ней был бархатный костюм с белой блузкой, волосы она убрала наверх. Очень взрослый вид. Пепельница оказалась доверху забитой окурками. Белинда ничего не ответила, когда я предложил пойти в маленький ресторанчик прямо за углом. Она допила виски и лениво поднялась со стула.

Белые плетеные столы, кондиционеры, хорошая еда. Я изо всех сил пытался поддержать разговор. Белинда оставалась холодна как лед.

А Дэн! Что за хренотень он нес насчет какой-то фотографии? Какая еще фотография?

— Так кто все же тебе звонил? — неожиданно спросила Белинда.

Она закурила очередную сигарету, но даже не притронулась к жареным креветкам.

— Я уже говорил, мой адвокат. Налоги и прочее, — покраснев, ответил я.

Я чувствовал себя мерзким лжецом и знал, что слова мои звучат не слишком убедительно. Я положил вилку и нож. Господи, какая безобразная сцена! Белинда продолжала сверлить меня взглядом.