Кроме того, Банк Англии оставался могущественным лоббистом в Великобритании, своего рода преторианской гвардией, охранявшей лондонский Сити и его либертарианское мировоззрение [26] , а в более широком плане – и офшорную систему. По словам ученого Гари Берна, автора книги «The Re-emergence of Global Finance» («Возрождение глобальной финансовой системы») банк был «самым мощным центром либерального мышления в Великобритании»15. Берн был прав: существовало только одно более могущественное учреждение, в котором господствовало похожее мышление, – Промышленно-торговая финансовая корпорация. С нею мы встретимся позднее.

Когда Middland Bank только начал проводить нерегулярные операции с долларами, а именно в 1955 году, становилось все более очевидным, что Британская империя официально рассыпается. Индия добилась независимости в 1947 году, в Малайе британским колониалистам наносили удары повстанцы-коммунисты, в Судане разразилась гражданская война, а Гана готовилась к обретению независимости. В июле 1956 года – через год с небольшим, как в Банке Англии обратили внимание на Middland Bank, президент Египта Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал. Осколки имперского истеблишмента в Лондоне пришли в ужас – и не только потому, что Великобритания владела самым большим пакетом акций Suez Canal Company. Насер поставил под удар позиции Великобритании и Франции на всем Среднем Востоке и даже во всем мире. Великобритания и Франция, пытавшиеся приспособиться к своей более скромной роли в послевоенном мире, но все еще сохранившие мотивировки и амбиции имперских держав, вместе с Израилем совершили тройственную агрессию против Египта.

Это оказалось колоссальной ошибкой. США решили не допускать положения, при котором европейский империализм загонит арабский мир в союз с Советским Союзом, и отказались оказывать помощь Великобритании, испытывавшей мощное давление на фунт стерлингов (только с 20 октября по 8 декабря 1956 года валютный резерв страны сократился на 450 миллионов долларов16). Государство оказалось на грани банкротства и не могло не отступить. Большего унижения Великобритания не испытывала со времени падения Сингапура [27] . «Со всей очевидностью – как жестока она ни была бы – это знаменовало конец Британии как мировой державы», – писал Дэвид Кинастон, историк лондонского Сити. Через несколько месяцев после этого Кваме Нкрума свернул спущенный британский флаг и попрощался с британцами. А затем все здание Британской империи, уже изъеденное термитами, окончательно начало разваливаться.

Империя, под властью которой в конце Второй мировой войны жило более семисот миллионов человек, сократилась к 1965 году настолько, что ее население составляло всего лишь пять миллионов человек. Все это хорошо известно, но у нашей истории есть свой финансовый аспект – и о нем почти никто не знает. Из пыли и пламени Суэца в Лондоне родилось нечто новое, что впоследствии разрослось и, заменив собой старую империю, вознесло лондонский Сити к еще большему финансовому величию.

Во время Суэцкого кризиса роль Лондона как финансового центра основывалась прежде всего и главным образом на валютной зоне Британской империи. Входившие в эту зону страны вели свои банковские операции в Лондоне, используя фунт стерлингов как собственную валюту или устанавливая курсы своих валют по отношению к фунту стерлингов. В рамках это стерлинговой зоны товары и капитал могли перемещаться совершенно свободно, а против утечки валютных резервов принимались жесткие меры контроля. По словам Роберта Скидельски, это «было обществом взаимопомощи в хаотичном мире».

Даже в 1957 году около 40 % всей мировой торговли осуществлялось еще в английской валюте, и Банк Англии надеялся, что такое положение сохраниться и в дальнейшем17. «Политика Соединенного Королевства, – сказал высокопоставленный сотрудник Банка Англии Джордж Болтон, – по-прежнему строго ориентирована на поддержание и расширение использования фунта стерлингов как международной валюты»18. Однако в условиях развала империи и начала ослабления фунта стерлингов (тогда курс был зафиксирован на уровне 2,8 доллара за 1 фунт стерлингов) это оказалось под страшной угрозой. «Мы унаследовали старый семейный бизнес, который некогда был очень прибыльным и здравым, – отмечал в конце 1956 года премьер-министр Великобритании Энтони Иден. – Сегодня обязательства вчетверо превышают активы… Не знаю, кто теперь купит банковскую систему зоны фунта стерлингов»19. Именно тогда подобная ситуация, казавшаяся почти непереносимой для убеленных сединами господ капиталистов, и вывела на сцену нечто совершенно новое.

Министр финансов Великобритании хотел остановить утечку капитала, ограничив кредитные операции британских банков за рубежом. Однако у Банка Англии, который не мог спокойно видеть крайнее унижение лондонских банкиров, имелся в запасе совсем другой план восстановления нарастающего дисбаланса британских финансов. План сводился к повышению процентных ставок ради привлечения в Лондон новых денег и к подавлению потребления и спроса на импортные товары. Ну а если его реализация ввергнет страну в рецессию – что ж, пусть будет рецессия. В данном случае мы имеем классический пример извечного конфликта между финансовым капиталом, с одной стороны, и демократически избранными политиками и другими секторами экономики – с другой. Следующий премьер-министр Гарольд Макмиллан к своему удивлению обнаружил, что в законе 1946 года о национализации нет ни единого положения, позволившего бы ему принудить Банк Англии к изменению курса, поэтому пригрозил изменить закон так, чтобы получить контроль над банками и отдавать им приказы напрямую. Вероятно, в этот момент он понял, кто в действительности приводит в движение рычаги экономической власти.

Лорд Кобболд, управляющий Банка Англии, яростно утверждал, что такие полномочия, как отдавать распоряжения банкам, принадлежат ему и только ему 20. Кобболд пошел и дальше, пригрозив обанкротить правительство, если то попытается что-нибудь предпринять. В конце концов Макмиллан сдался. «Фунт стерлингов, – пишет Гари Берн, – был спасен без каких-либо неудобств для Сити. В битве с министерством финансов Банк Англии одержал победу» 21. Однако Макмиллан вырвал одну уступку. Правительство получало возможность налагать ограничения на кредиты в фунтах стерлингов. Эта мера прежде всего имела отношение к лондонским торговым банкам, которым международная арена была жизненно необходима, и могла закончиться для их деятельности погребальным звоном. Так по крайней мере казалось, но обернулось все иначе: в своих международных операциях банки перешли с фунтов стерлингов на доллары. И Банк Англии не попытался пресечь этот новый бизнес. Более того, он решил даже не контролировать его. В Банке Англии просто сочли это ненужным, поскольку такие сделки происходили за границей. Но в действительности они проводились в пределах суверенного пространства Великобритании, и регулировать их не разрешалось никому и нигде. Частные банкиры нашли все-таки свой план побега из той тюрьмы строгого режима, куда их заключили после Второй мировой войны.