Фактически официальная империя исчезла не до конца: четырнадцать мелких островных государств решили не добиваться независимости и стали британскими заморскими территориями под началом британской короны. Ровно половина этих территорий: Ангилья, Бермуды, Британские Виргинские острова, Каймановы острова, Гибралтар, Монтсеррат, Теркс и Кайкос – ныне остаются секретными юрисдикциями, активно поддерживаемыми Великобританией, управляемыми ею и тесно связанными с лондонским Сити.

Именно с описываемой ситуации и начался стремительный расцвет лондонского офшорного рынка. Общая сумма депозитов достигла к концу 1959 года 200 миллионов долларов, а к концу 1960-го – 1 миллиарда долларов, что все еще оставалось сравнительно небольшой суммой по сравнению с ВВП Великобритании, равнявшемся примерно 70 миллиардам долларов. Но рост продолжился, и в 1961 году общая сумма депозитов достигла 3 миллиардов долларов. Уже в начале 1960-х годов деньги стали уходить в Цюрих, на острова Карибского моря и далее, по мере того как одна юрисдикция за другой вступала в игру. До того времени эти страны были сравнительно хорошо изолированы от финансовых бедствий, происходивших за их границами, но еврорынок соединил финансовые секторы и экономики мира. Резкий рост ставок в одном месте, как электрический разряд, переданный по проводу, почти немедленно отзывался во всех юрисдикциях, включенных в офшорную сеть. По мере разрастания системы горячие деньги стали гулять по всему свету – своей цикличностью этот процесс очень напоминал ритмы приливов и отливов мирового океана.

Абсолютная политическая мощь Банка Англии и его либертарианские предпочтения начинали все сильнее беспокоить британских политиков. Однако Банк твердо поставил их на место: «Контроль за обменом валют – нарушение прав граждан. Поэтому я считаю такой контроль этически неправильным», – сказал в 1963 году управляющий Банка лорд Кромер – насквозь проникнутый имперским духом типичный представитель своего класса.

Крестник короля Георга V, выпускник Итона, по материнской линии – внук британского генерального консула, а на самом деле фактического правителя Египта, по отцовской линии – внук вице-короля Индии и генерал-губернатора

Канады – Кромер считал своей главной целью восстановление былого имперского величия лондонского Сити. «Несомненно, восстановление международной роли Лондона – дело, близкое сердцу лорда Кромера», – писал журнал Banker28.

Американские банкиры быстро поняли, что если этот новый странный лондонский рынок свободен от политического контроля США, то он свободен и от банковских законов США. Одним из этих законов был знаменитый закон Гласса-Стигалла, принятый в 1933 году и запрещавший обыкновенным ссудо-сберегательным банкам владеть наиболее опасными финансовыми компаниями определенных типов. Закон оказался настолько полезным, что его сохраняли до 1999 года, инициаторами его отмены стали президент Клинтон и министр финансов Роберт Рубин (в прошлом сопредседатель Goldman Sachs). Этот гений банковского дела, видимо, прислушался к совету Г. К. Честертона, сказавшего, что прежде чем сносить ограду, стоит, пожалуй, узнать, зачем ее поставили прежние хозяева. Впрочем, американские банкиры обходили закон Гласса-Стигалла задолго до его отмены, в чем им прежде всего помогал Лондон.

Джордж Болтон ясно видел открывавшуюся возможность: в феврале 1957 года он перешел из Банка Англии в Банк Лондона и Южной Америки (Bank of London and South America, BOLSA) [далее везде – BOLSA], ныне входящий в Lloyds Bank. Уже через месяц в BOLSA евродолларовые депозиты составляли 3 миллиона долларов; через три года этот показатель вырос до 247 миллионов долларов (в те времена это были очень большие деньги) и продолжал расти. Вскоре BOLSA стал крупнейшим игроком на рынке. Практически сразу же после перехода Болтона BOLSA открыл совместное предприятие на Багамах – крепкой и надежной британской налоговой гавани, в валютном совете которого одно место занимал представитель Банка Англии. Затем BOLSA развернул экспансию на Каймановых островах, Антигуа и в других зонах, вытягивая долларовые вклады из Северной и Южной Америки и без шума вливая их в нерегулируемый лондонский офшорный рынок.

Дефицит США, по мере того как 1960-е годы шли к концу, становился все больше и больше. Расходы США за рубежом были слишком велики по сравнению с доходами американской казны, и огромные суммы долларов уходили из страны на еврорынок.

Следующий стимул офшорный лондонский рынок получил в 1963 году, когда появились еврооблигации. Эти вновь изобретенные инструменты представляли собой нерегулируемые офшорные облигации на предъявителя, то есть были именно анонимными. Любой, кто предъявлял эти клочки бумаги, являлся их собственником. Еврооблигации немного напоминали сверхценные долларовые банкноты: никто не регистрировал имена их владельцев, а потому они были идеальным средством ухода от налогов. Облигации на предъявителя – непременный атрибут голливудских фильмов про мерзавцев вроде «Полицейского из Беверли-Хиллс» или «Крепкого орешка»; их считают настолько губительными, что во многих странах они запрещены законом. Крайнее свое воплощение цинизм офшорных деяний получил в составленном в 1963 году меморандуме Банка Англии, где черным по белому написано: «Какое бы сильное отвращение ни вызывал у нас спекулятивный капитал, мы не можем… отказываться принимать эти деньги» 29. Тут-то и были состряпаны новые еврооблигации. Банк, штаб-квартира которого находилось в Лондоне, эмитировал их в амстердамском аэропорту Схипхол, уклоняясь от британского гербового сбора; выплаты наличных по купонам обычно производились в Люксембурге, чтобы избежать британских подоходных налогов30.

Демонтаж системы государственного регулирования вполне успешно встраивался в общий процесс 1960-х годов, в частности, в мятежную культурную жизнь столицы Англии. Законодателем новой мировой моды становился Лондон, где свергались все общепринятые стереотипы и устанавливались новые каноны стиля. Приветствовалось все, что выбивалось из привычных представлений, что подрывало государственную власть и авторитеты, – подобные мятежные настроения пронизывали все общество сверху донизу. В этот ряд вписывались и вылазки Джеймса Бонда в офшоры: в фильме «Золотой палец» (1964) суперагент посещает Швейцарию, а в фильме «Шаровая молния» (1965) – Нассау. Зрителя бондианы бросало в дрожь от соблазнительных картинок налоговых гаваней и всего запретного, что с ними связано. Радиостанция Radio Caroline («самая знаменитая офшорная радиостанция мира») начала вещание с борта судна Caroline, находившегося в проливе Ла-Манш, то есть вне зоны действия британских правил и лицензий на радиовещание. Новая пиратская станция совершила настоящую революцию – благодаря ей мир начал слушать рок-н-ролл. И это вызвало еще большее любопытство и даже симпатию к загадочному слову «офшор».

Бурный рост еврорынка продолжался. Объем совершаемых сделок к 1970 году оценивали в 46 миллиардов долларов, а к 1975 году он превысил совокупный объем валютных резервов всех стран мира. Когда в 1970-х годах возникли потрясения, вызванные эмбарго на поставки нефти и резким ростом цен на нефть, еврорынок стал каналом, по которому богатые нефтью страны выводили избытки своих поступлений в страны-потребители, страдавшие от дефицита средств. По мере того как пламя от костра, называвшегося еврорынком, поднималось все выше, капитал начал штурм цитаделей власти и демократического национального государства. Известный экономист Александр Сакс не преувеличивал, говоря, что этот «новый банковский порядок… переписал каждую строчку в бухгалтерском учете»31. Гари Берн, один из весьма немногих ученых, глубоко изучивших рынок, пошел еще дальше, назвав евродоллары и еврорынок «новым видом денег и новым рынком, на которых эти деньги обращаются».

Еврорынок продолжал расти как снежный ком: в 1980 году его объем составлял 500 миллиардов долларов, а еще через восемь лет – уже 2,6 триллиона долларов32; к 1997 году на нем предоставляли почти 90 % всех международных кредитов. Теперь этот рынок стал настолько всеобъемлющим, что Банк международных расчетов, осуществляющий надзор за глобальными финансовыми потоками, отказался от попыток измерить его объем и теперь просто суммирует все сделки, совершаемые на расширенных валютных рынках.