— В общем-то никто его не хоронил. Он хотел, чтобы его кремировали.

— Хо! Вот это да! — воскликнул Абрахам и издал смешок.

— Моя тетка забрала из крематория урну с его прахом. Урна и теперь у нее дома в Батон-Руже. Она попыталась продолжать его дело — ну, с ритуальными услугами, — но с похоронным бюро, которым управляет женщина, мало кто хотел иметь дело.

— Думаю, вопрос не в этом, — сказал Макврайс.

— А в чем?

— Не в этом. Ей испортил все дело твой дядя.

— Испортил? То есть как? — Бейкеру вдруг стало интересно.

— Ну, согласись, что он стал для нее плохой рекламой.

— Ты хочешь сказать, его смерть?

— Нет, — ответил Макврайс. — Кремация.

Скрамм громко шмыгнул носом.

— Он затащил тебя сюда, старик, — сказал он.

Бейкер и Макврайс переглянулись.

— Дядя? Наверное, да.

— Твой дядя, — с трудом проговорил Абрахам, — действует мне на нервы. А еще, должен сказать…

В эту самую секунду Олсон обратился к сопровождающим с просьбой позволить ему отдохнуть.

Он не остановился и не сбавил шаг настолько, чтобы получить предупреждение, но голос его звучал настолько трусливо, униженно-умоляюще, что Гаррати стало стыдно за него. Он не умолкал. Зрители с ужасом и в то же время с любопытством наблюдали за ним. Гаррати хотелось, чтобы Олсон замолчал, прежде чем успеет осрамить их всех в глазах публики. Самому Гаррати тоже не хотелось умирать, но еще меньше хотелось умереть, публично проявив малодушие. Солдаты смотрят на Олсона, смотрят сквозь него, смотрят мимо него; у них деревянные лица, они как будто глухонемые. Однако они вынесли предупреждение, и Гаррати убедился, что они все-таки не лишены дара речи и слуха.

Без четверти восемь заговорили о том, что до сотни осталось пройти шесть миль. Гаррати читал когда-то, что самая многочисленная группа участников Долгой Прогулки, преодолевшая сто миль, — шестьдесят три человека. Уже можно держать пари, что в этом году рекорд будет побит. Их группа пока состоит из шестидесяти девяти человек. Впрочем, это не имеет никакого значения.

Непрекращающиеся заунывные стенания бредущего слева от Гаррати Олсона, казалось, делали воздух еще горячее и суше. Кто-то из ребят прикрикнул на Олсона, но тот или не услышал, или проигнорировал окрик.

Они прошли по крытому деревянному мосту; доски под ногами скрипели и ходили ходуном. Гаррати слышал, как хлопают крыльями и чирикают встревоженные воробьи, которые свили себе гнезда среди балок. На мосту дул освежающий прохладный ветерок, а когда они миновали мост, солнце стало палить еще сильнее. «Если жарко — потерпи, — сказал себе Гаррати. — Потерпи, рано или поздно дорога опять пойдет среди полей». Хорошее утешение.

Он крикнул, что ему нужна фляга. Один из солдат подбежал к нему, молча протянул флягу и затрусил обратно к фургону. Желудок Гаррати настойчиво требовал пищи. «В девять, — подумал он. — В девять я должен еще идти. Будь я проклят, если помру из-за пустого желудка».

Бейкер внезапно остановился, огляделся вокруг, не увидел у обочины зрителей, спустил штаны и присел на корточки. Получил предупреждение. Гаррати прошел мимо него, но услышал, как солдат объявляет Бейкеру второе предупреждение. Через двадцать секунд Бейкер нагнал Гаррати и Макврайса. Он тяжело дышал и на ходу подтягивал брюки.

— Ух, так быстро я никогда не гадил, — выговорил он, задыхаясь.

— А ты всегда засекаешь время? — спросил его Макврайс.

— Не могу долго терпеть, — признался Бейкер. — Черт, некоторые по-большому раз в неделю ходят. А я — раз в день, как штык. Если не получается, принимаю слабительное.

— Слабительные вредны для кишечника, — заявил Пирсон.

— От них одно дерьмо получается, — усмехнулся Бейкер.

Макврайс запрокинул голову и расхохотался.

Абрахам повернулся и вступил в беседу:

— Мой дед в жизни не принимал слабительных, а дожил до…

— Надо полагать, ты за ним следил, — перебил его Пирсон.

— Ты хочешь сказать, что не веришь словам моего дедушки?

— Боже упаси. — Пирсон закатил глаза.

— Так вот, мой дед…

— Смотрите, — сказал Гаррати. Разговор о слабительных нисколько его не интересовал, и он все это время безучастно наблюдал за Перси Как-его-там. Но теперь он смотрел очень внимательно и не верил своим глазам. Перси уже давно шел у самого края дороги. Теперь же он сошел с асфальта и вышагивал по песку. Время от времени он бросал напряженный, испуганный взгляд в сторону солдат, едущих в автофургоне, потом смотрел вправо, на густой лес, от которого его отделяло меньше семи футов.

— По-моему, он вот-вот сломается, — сказал Гаррати.

— Ясно как день, шлепнут его, — отозвался Бейкер, понижая голос до шепота.

— Похоже, никто за ним не следит, — заметил Пирсон.

— Так не привлекайте их внимания, идиоты! — сердито сказал Макврайс. — Ради Христа!

В течение десяти минут никто из них не сказал ничего существенного. Они лишь делали вид, что разговаривают, и наблюдали за Перси, который поглядывал на солдат и мысленно оценивал расстояние до густого леса.