Мы стали возражать с наигранной бодростью и оптимизмом, расписывали прелести отдыха — прогулки, книги, кинофильмы. Отец угрюмо отмалчивался.

Поле кончилось. Под пригорком с редкими соснами блестела Москва-река.

Возвращались к даче через луг. Совсем недавно мы гуляли здесь с отцом, и я мучительно раздумывал, как рассказать о невероятном сообщении Галюкова. Работы по монтажу ирригационной системы прекратили, кругом так и осталась развороченная земля, валявшиеся в беспорядке цементные лотки. И этому проекту отца никогда не суждено было осуществиться.

На какое-то время такие прогулки стали нашим главным занятием. Отпуск у меня продолжался, и я все время проводил с отцом, не желая оставлять его наедине с невеселыми мыслями.

Гуляли не только на даче, чаще кружили по дорожкам вокруг резиденции на Воробьевых горах. Напротив, через улицу, на многих гектарах раскинулось здание главной киностудии страны — Мосфильма. Как выяснилось много позднее, оттуда за отцом наблюдали любопытные глаза, не агенты КГБ (они следили за отцом открыто), а просто любопытные. Своими впечатлениями они делились с друзьями и знакомыми. В начале XXI века я прочитал запись в дневнике Александра Твардовского от 21 октября 1964 года:

«Рассказывают, что с крыши Мосфильма виден двор и сад его дачи (резиденции) на Воробьевых. И видно, как он (Хрущев) все время кружит, бегает внутри той ограды. Какая бездна поздних беспродуктивных, холостых сожалений, негодования, раскаяния, доводов, отчаяния. Для человека такого типа это смерть, хуже смерти. Обычно низвергнутые или отстраненные правители имеют хоть такую отдушину, как сведение политических счетов с историей — мемуары. Но это ему не дано. Порассказать он бы мог много любопытного, но всему этому уже другая цена, да и кому это теперь нужно. Конец ужасный. Что ему делать, чем занять время между сном, помимо еды, туалета и тому подобного. Разве что слушать радио разных толков, заочные комплименты или насмешки разных “обозревателей” или “коллег” из буржуазного мира. Но скоро и радио умолкнет.

Человеку, который был занят, может быть, больше, чем сам Сталин (тот был так далеко и высоко, как царь и бог, заведомо недоступен, а этот всегда на виду, в близости к жизни и народу), которого все эти десять лет ждала день и ночь, каждый час суток неубывающая гора дел, вопросов, запросов, неотложностей, который носился по стране и по всему свету, непрерывно выступая, обедая, завтракая, беседуя, принимая неисчислимое количество людей, присутствуя, встречая и провожая, улетая и прилетая, уносясь несколько раз в году “на отдых”, перенасыщенный теми же делами, приемами, переговорами, перепиской и т. п. и т. д. — этому человеку вдруг стало решительно нечего делать, некуда спешить, нечего ждать. Ничего, кроме обрушивающейся на него при столь внезапном торможении, подкатывающей под самое сердце старости, немощи, бессилия, забвения, может быть, еще при жизни». [39]

Мы, домашние, старались развлечь, вернее отвлечь отца, как только могли.

Иногда в оборудованном на даче кинозале показывали новые фильмы, но они не привлекали внимания отца, мысли его были заняты другим, и происходившее на экране проходило мимо, не затрагивая сознания. Некоторый интерес вызвал фильм «Председатель». В то время этот фильм рассматривался как панегирик деятельности отца, его сельскохозяйственной политике. Наверху долго дебатировался вопрос: выпускать ли его на экран?

Мы все ожидали реакции отца, но он ограничился почти равнодушным замечанием:

— Хороший фильм.

Как я уже говорил, Нина Петровна, наша мама, в то время отдыхала в Карловых Варах в Чехословакии. В этом году она поехала туда, как нередко бывало и прежде, вместе с женой Брежнева — Викторией Петровной.

Вечером после заседания Пленума, решившего судьбу отца, он забеспокоился.

— Надо вызвать маму, — сказал он нам. — Но как это теперь сделать? Попробуйте дозвониться до нее.

Возникла неожиданная проблема: привычная правительственная связь «ВЧ» не действовала, а так просто было раньше снять трубку, попросить Карловы Вары, телефон Нины Петровны Хрущевой. Пользоваться же обычной связью… никто не умел.

Обратились к охране, в тот момент людей еще не успели заменить, и дежурный через некоторое время сообщил, что Нину Петровну разыскали и она прилетит на следующий день.

Дежурный сказал нам, что мама очень забеспокоилась, ведь там еще ничего не знали. Ей только сообщили, что все здоровы, а Никита Сергеевич просит ее срочно приехать.

На следующий день — новая проблема, надо встречать самолет. Можно ли послать машину, которая теперь возит отца? Мельников заверил, что все будет в порядке. Самолет прилетел вечером, уже темнело.

Наконец подъехала машина, и из нее вышла мама с большим букетом цветов. Выглядел он как-то неуместно…

— Это мне на аэродроме в Праге чешские женщины подарили, — пояснила она, словно оправдываясь. — Я уже знаю, что произошло.

Мы прошли в дом и вскоре собрались в столовой, где полгода назад, утром 17 апреля, сидели все члены Президиума ЦК и во всю поздравляли Хрущева. У стены стояла рижская радиола — их подарок.

О происшедшем отец рассказал очень коротко. Выглядел он подавленным.