Так он ехал вдоль берега Куссона и неожиданно наткнулся на пещеру, которой никогда не замечал раньше. Она находилась прямо напротив мельницы. Вход в нее был частично скрыт растительностью, и она оказалась достаточно просторной, чтобы Безотрадный мог войти туда. Спрятавшись тут до вечера, Анн избежит докучливой игры.

В гроте было прохладно и тихо. Размеренный шум мельничного колеса, крутившегося в потоке, был приятен и неназойлив. Анн прилег на камне, и желанный покой не замедлил снизойти на него.

Вдруг от входа в пещеру донесся девичий голосок:

Это май, это май! Это милый месяц май!

Анн едва не выругался. Одна из всадниц все-таки отыскала его, и теперь придется участвовать во всех этих глупостях вместе с остальными! Он ждал, что она сейчас появится, но та не входила – продолжала мурлыкать свою песенку снаружи. Голосок был такой красивый, такой нежный и чистый, что Анну, в конце концов, захотелось взглянуть, кому же он принадлежит. Стараясь не показываться из-за листвы, он выглянул и увидел…

Девушка рвала папоротник и молодые побеги, украшая ими свои волосы. Вероятно, она была его ровесницей. В ее женской прелести еще сохранилось что-то детское. Явно не дочь сеньора, но и не крестьяночка. На ней было белое платье, очень простое, прямое, но изящное и хорошо скроенное.

Тонкое личико обрамляли темно-русые волосы, причесанные на прямой пробор. Она старательно украшала их зеленью. Хрупкая, с большими карими глазами и загорелой кожей, девушка улыбалась, блестя мелкими круглыми зубами, похожими на жемчужинки.

Анн не смог удержаться. Не покидая своего укрытия, он спросил:

– Что вы делаете?

Девушка вскрикнула и быстро обернулась. Левая половина ее прически, искусно увитая листьями папоротника, придавала ей сходство с зеленой звездой; правая оставалась пока гладкой. Девушка вздохнула и ответила покорно:

– Делаю себе майский убор, но теперь уже слишком поздно!

– Майский убор?

– Ну да. Кто вы такой, что не знаете наш обычай? И почему прячетесь?

Анн и в самом деле не торопился выйти из пещеры. Он любовался девушкой в белом платье. Она была намного приятнее, чем давешние всадницы. А то, что она выглядела немного обиженной, только добавляло ей прелести.

– Я Перрина, Мельникова дочка. А теперь вы скажите. Вы кто? Мне нужно знать, кого я поцелую!

– Поцелуете?

– Если парень застанет девушку врасплох, когда она делает себе майский убор, она обязана его поцеловать, а парень должен вернуть ей поцелуй. Да покажитесь же вы, не то я уйду!

Анн вдруг решился. Он раздвинул ветви и явился перед ней в своем великолепном зеленом одеянии с широченными рукавами, ниспадающими почти до земли. Перрина вскрикнула:

– Вы, сеньор!

Анн ничего не сказал и не пошевелился.

– Почему вы не с теми красивыми всадницами?

Анн не ответил.

– Вы ждете ваш поцелуй?

Поскольку Анн по-прежнему безмолвствовал, Перрина вздохнула, подбежала к нему, зажмурилась, поднялась на цыпочки и быстро прикоснулась губами к его губам. Потом отскочила и спряталась в гроте.

Этот беглый, целомудренный поцелуй, длившийся едва мгновение, потряс Анна. Внезапно он понял все! Понял, чего ему так жестоко не хватало и чего он так сильно желал, не осмеливаясь в этом признаться… Он вдруг осознал, что в последний раз его целовали при Орлеанском дворе. Крестная, Бонна д'Арманьяк. С тех пор вокруг него находились одни только мужчины: Франсуа де Вивре, Изидор Ланфан, учителя. Он знал лишь суровые уроки тела и ума. И не получал ни малейшего знака нежности. Поцелуй незнакомой девушки был первым за многие годы, и он пылал на его губах!

Анн вернулся в грот. Перрина сидела перед расселиной в скале, немного похожей на бойницу, через которую видны были река и мельница. Он присел рядом. Посмотрел на нее. Она не обернулась – продолжала пристально глядеть на реку через отверстие в скале. Анн видел ее нежный профиль.

– Поговорите со мной! – попросил он.

– О чем, сеньор?

– Не знаю. О том, что вы любите больше всего…

Мельникова дочка, казалось, поколебалась мгновение, потом решилась.

– Тогда о воде. Я – дитя реки. Послушайте сами, взгляните, как она красива!

Анн приблизился, чтобы посмотреть через отверстие. Мимоходом его щека коснулась щеки Перрины. Сквозь трещину видно было только колесо, крутившееся плавно и размеренно…

Девушка продолжала:

– Моя комната как раз над мельничным колесом. Я слышала говор воды с тех самых пор, как родилась. И научилась понимать его гораздо раньше, чем речь моих родителей.

– И что она вам говорит?

– Отвечает на мои вопросы. Дает советы. Я делаю все, что она мне скажет. Вот сюда я и прихожу ее слушать. Беру лодку, переплываю через речку и сажусь здесь. На этом самом месте, где мы сейчас…