Вот и выяснился смысл появления на горизонте чемпионов по каратэ. Солженицыну лучше, чем кому-либо, известно, что ОУН — мстительная и жестокая организация.

— Я так боюсь мучений! Боюсь!.. — до сих пор мне слышится истеричный вопль Солженицына.

А дело было так.

Кончилось лето 1974 года. Пришла осень. Мой перевод солженицынской поэмы «Прусские ночи» подходил к концу. Мы сидели на квартире доктора Голуба. Одни. За окнами шел дождь. Обсуждая перевод, некоторые аспекты его мастерства, умение передать суть мысли, мы перешли к вопросу раскрытия характера, говорили о человеческой силе и слабости. О смерти и испытаниях. Александр Исаевич сказал задумчиво: «Вы должны понять, я, как христианин, смерти не боюсь. Она не конец, а начало новой жизни. Высшей жизни. Но я так боюсь мучений. Боюсь!..»

Слова эти он произнес не своим голосом. Лицо его покраснело. Он весь дрожал. Его вид меня растревожил. Я подошел к нему, испытывая чисто человеческое сочувствие. Он жестом указал мне на стул и очень тихо сказал: «Знаете, у нас мучали не только чекисты. Но и бандиты из террористических организаций. Например, украинские националисты…»

И замолчал.

Затем, посмотрев поверх моей головы куда-то вдаль, он неожиданно сказал: «Прощайте!.. Мне пора…»

Я ничего не мог понять тогда. Мне было жаль его. Я думал, уж не болен ли этот (как мне его представили) гениальный писатель, и совершенно не мог даже предположить, что передо мной был стукач Ветров, боящийся возмездия со стороны боевиков ОУН.

В жизни Александра Солженицына действительно наступил великий день.

В 1962 году один из ведущих советских литературных журналов «Новый мир» издал его повесть «Один день Ивана Денисовича». Действие в ней, как известно, разыгрывается в исправительно-трудовом лагере.

Многое из того, что долгие годы отзывалось мучительной болью в сердце каждого честного человека — вопрос советских исправительно-трудовых лагерей, — что было объектом домыслов, враждебной пропаганды и клеветы в буржуазной печати, вдруг приобрело форму литературного произведения, содержащего неподражаемый и неповторимый отпечаток личных впечатлений.

Это была бомба. Однако взорвалась она не сразу. Солженицын, по словам Н. Решетовской, писал эту повесть в стремительном темпе. Первым читателем ее стал Л. К., который приехал к Солженицыну в Рязань 2 ноября 1959 года [79] .

«Это типичная производственная повесть, — отозвался он. — Да еще перегружена деталями». Так выразил свое компетентное мнение о данной повести Л. К. — образованный филолог, «кладезь литературной эрудиции», как его называют.

Этот отзыв, пожалуй, еще строже, нежели давняя оценка Бориса Лавренева ранних произведений Солженицына. Обычная производственная повесть. Это значит: книжка, какие в Советском Союзе тех лет выходил сотнями, — крайний схематизм, ничего нового ни в форме, ни в содержании. Ничего потрясающего! И все-таки именно Л. К. добился публикации «Одного дня Ивана Денисовича». Повесть понравилась Александру Трифоновичу Твардовскому, и, хотя он считал автора «талантливым художником, но неопытным литератором», он все-таки предоставил ему возможность выступить на страницах журнала. Твардовский принадлежал к тем представителям своего поколения, путь которых был не так прост и гладок. Этот замечательный человек и прославленный поэт в силу своей природы часто страдал от того, что усложнял некоторые самые обычные жизненные проблемы. Поэт-коммунист, завоевавший своими бессмертными поэмами сердца не только своего народа, но и миллионов зарубежных друзей. Жизнь А. Твардовского, по его же словам, представляла собой перманентную дискуссию: если он в чем-либо сомневался, просто и откровенно выражал свои взгляды на объективную действительность, как бы проверяя себя. Он до фанатизма был верен девизу: «Все, что талантливо, полезно советскому обществу».

Твардовский поддержал молодого автора Солженицына, будучи убежден, что его творчество пойдет на пользу делу социализма. Он поверил в него, совершенно не ведая о том, что этот борзописец со стажем уже припрятал в разных городах несколько готовых пасквилей на советский социалистический строй. И Твардовский его отстаивал. Была опубликована его повесть — бомба взорвалась. «Один день Ивана Денисовича» очень быстро был издан в Советском Союзе тремя массовыми тиражами. И имел успех у читателя. В Рязань приходили письма от бывших товарищей Солженицына по заключению. Многие из них узнали в главном герое этого произведения своего бывшего бригадира из экибастузского лагеря. Даже из далекого Ленинграда приехал Л. Самутин, чтобы лично встретиться с автором и поздравить его.

«Я видел в нем родственную душу, человека, который знает и понимает жизнь, прожитую нами», — сказал мне Л. Самутин [80] .

Повесть была сразу же переведена почти на все европейские языки. Любопытно, что на чешский эту повесть перевел достаточно известный представитель контрреволюционного движения 1968—1969 годов, а один из организаторов контрреволюции в Чехословакии, сын белоэмигранта, писатель [81] , особенно восторженно приветствовал ее выход в свет.

Солженицын сразу очутился там, куда мечтал вскарабкаться еще с ростовских времен, — на вершине. Опять первый, как в школе им. Малевича. Его имя склоняли на все лады. Впервые оно появилось на страницах западной печати. И Солженицыны сразу завели особую папку с вырезками статей из зарубежной прессы, которые Александр Исаевич хотя и не понимал из-за незнания иностранных языков, но все-таки часто перебирал и бережно хранил.

Это были дни, когда он упивался успехом.

Александр Солженицын был приглашен в Кремль и имел беседу с человеком, благодаря которому повесть «Один день Ивана Денисовича» увидела свет, — с Н. С. Хрущевым. Не скрывая своей благосклонности к Солженицыну, он подарил ему автомашину, которой тот в честь своей повести дал прозвище «Денис». Потом было сделано все, чтобы писатель, которому он поверил, мог переселиться в более комфортабельную квартиру. Государство не только предоставило ему четырехкомнатную квартиру, но и выделило благоустроенный гараж.