— Отнюдь, — важно парировал его смутившийся начальник, — Праведный суд в этом мире дороже любой информации. Живи по закону, если мало денег.

Вислоухов закончил свою дневную работу с базами данных и потушил монитор. Конфуз у него прошёл, и свежеиспечённый майор приготовился выслушать переживания друга:

— Говори.

Верка-подельница с некоторых пор стала заведующей цеха по лепке пельменей у Мирзоева. Дотошный бизнесмен и его жена учитывали каждый грамм закупаемого мяса и требовали от неё пельменей по весу в полтора раза больше фарша. Стряпухи «банчили» его хлебом, добавляли в него бумагу, ан нет, не хватало у них кило-другого, и высчитывал хозяин из зарплаты денежки, и пожаловаться было некому. Тогда-то и пришла Копчёному в голову идея заняться отстрелом собак, и скрыл он от своего друга Вислоухова истинного виновника этого промысла, в короткое время завоевавшего такой необыкновенный успех. Мирзоевская говядина перемешивалась с собачьим мясом, и вскоре лишние пельмени уже приносили прибыль и Копчёному, и Верке. Рабочие же перестали волноваться по поводу штрафных санкций со стороны работодателя, а хозяин почувствовал себя восходящей звездой российского менеджмента. Супруга его — Светлана Михайловна, что-то слышала, догадывалась, но молчала, потому что доход в кооператив поступал образцово и дела в нём шли как никогда лучше.

Успех предпринимателей был замечен и другими производителями пельменей. Вот тут и разразилась настоящая война за право охоты на домашних животных. Сходняк был нешуточный. Слава Копчёного как ментовского прихвостня не позволила ему принять участие в разборках, а Верка-подельница, хоть и бойкая баба по жизни, а всё же сробела, увидев стволы наперевес у враждебных группировок — вот и разделили город на сферы охоты крутые пацаны из «Ясеня» и из «Тополя». Но справедливости ради патент за нею оставили, признали пальму первенства и разрешили отстреливать кошек и голубей.

— Ты посуди сам, командир, кошка — она не медведь и не собака, весу в себе не имеет, хоть овсом её корми, а вёрткая, как задница у той, что у тебя на мониторе. И ни в какие ловушки не попадается — в любую щель стрелой, и такова. Стрелять по ней картечью надобно, а где же я денег напасусь на боеприпасы? Нерентабельное это дело. Верка то она дура в охоте — баба есть баба.

Дар речи от такого откровения потерял бы любой. Еще недавно пунцовый, Вислоухов ослаб и побледнел. С выпученными, как у окуня глазами, он курил за сигаретою сигарету и казалось ему, что не «Донской табак» щекотал его горло, а косяк с анашою будоражил мозги — тошнило.

— Чего ты хочешь от меня? — горько выдавил он.

— Прими участие в бизнесе и стань его гарантом! Собак же на нашу душу хватит. Ты только дай знать санитарам, и нет у меня конкурентов.

Пенсия показалась ему огромной…

В лагере высчитывали за питание и за одежду и всего ничего выдавали на руки четыреста с небольшим рублей из почти двухтысячного довольствия. Но и это была большая сумма, потому что «красные» — работники промзоны, старосты отрядов и дневальные получали за службу по пятьдесят рублей, на что можно было купить десяток конвертов и не более. Двадцать пачек самых дешёвых сигарет — месячная зарплата осужденного в России. И не сядешь на плац милостыню просить — слабых не жалуют, а бьют…

Братва потребовала прописки, и Тарантул по-свойски финансировал внеплановый «сабантуй». Водки же, как известно, много не бывает, и стакан за стаканом таяла пенсия в его пиджаке.

— Баста, — отрезал он вовремя и заныкал в трусы пятисотку, «замазловал» её в кармашек в потай, где ещё в неволе тарил от соседей последние копейки. — Нет больше денег, и я полноправный член коллектива.

— Да не журись ты, браток, — бригадир торопился «догнаться», — К Новому году Мирзоев отдаст нам зарплату, вернем долги. Загудим и запляшем недели на две…

— Надо сначала стадион построить, — поддержали Тарантула люди, — Ты же знаешь Мирзоева, он по миру пустит… В пельменной женщина работала, тридцать два года от роду всего, повесилась, когда он ее без денег полгода назад на улицу выгнал, а надо было жить — болела…

— Да, одинокой бабе сегодня трудно. На работу нигде не берут, и горько.

— Мироеды, а не люди пошли. Каждый пирожок пересчитают и взвешивают…

Рос стадион. Мирзоев уладил дела с админами, заплатил налоги, самого мэра привозил на объект: рассказывал ему о футболе, о спорте… Хвастался какие «плюхи» он закатывал соперникам в лучшие годы, и подтверждали это его друзья — футболисты, покачивая чубами. Показывал ему призы и сметы, прогнозировал будущее городского футбола…

И смекнул городничий, что дело хорошее затеял хозяин и не увидел он ни в чём плутовства. Понаехали корреспонденты, опросили рабочих, отсняли героя. Волевое лицо предпринимателя появилось в газете на следующий день на передовице. Проницательные его глаза сверлили время — вот она живая легенда отечественного футбола! Предвосхищая историю, они внушали читателю уверенность в завтрашнем дне.

Снег выпал, наконец, и устоялся. Дети в садике опустили шапочки. Они тузили друг друга, смеялись и бегали наперегонки, играя в салочки и в прятки. Не столь уже сердито и внимательно «пасла» их воспитательница. Слякоть прошла, и наступила зима.