— Каким ветром меня занесло? — он включил в хомячке стоп-кран, сжав грызуна в кулаке. — Меня отсюда и не уносило. Я здесь живу, Чекалин.

Я хороший юрист, но этот пинок меня пошатнул.

— В каком смысле?

Великий адвокат Кони, услышав подобное из уст своего молодого коллеги, разразился бы, верно, бранью. Юридически образованный человек никогда не должен произносить эту фразу, она дает все основания полагать, что человек безнадежно глуп. Если юрист не понимает того, что ему говорят, будь то хоть фраза, сказанная изобретателем нанотехнологий, это не юрист, а дебил.

— Вы где живете, Чекалин?

— На Кутузовском.

— Так в каком смысле?

— Ладно, я сказал глупость. Просто я не мог предположить, что могу вас здесь увидеть.

— Странно, но мною овладевает то же недоумение.

Если это репликант, то теперь я точно знаю — без генов нобелевского лауреата тут не обошлось.

— Раз уж мы тут встретились и у меня есть объяснения своего присутствия, то, может быть, вы окажете честь мне такой же искренностью? — И Молчанов снова подставил руку, чтобы хомячок продолжил свой бессмысленный путь.

— Я тоже здесь живу.

Он не удивился. Он принял вызов с достоинством, молча. И поняв, что выставить меня дураком можно только одним способом, снова сжал грызуна в кулаке, а вторую руку опустил в карман пиджака.

— Я иногда вывожу их погулять, — объяснил он, вынимая из кармана связку ключей. — Дома его ждет гражданская жена, хомяки, как вы понимаете, лишены возможности посещать ЗАГСы, и для того чтобы красавчик зарядился энергией, я даю ему возможность порезвиться. От бега у хомяков возрастает потенция. Но стоит его перекормить, как он превращается в ленивого дурака. Тогда его интересует все, что угодно, кроме любимой и продолжения рода.

Он все это говорил, поднимаясь с ключами в руках на пятый этаж. Он говорил, не отворачиваясь от меня, и это было приглашением следовать за ним.

Как сомнамбула, я вошел в открытую дверь и разулся, хотя он просил меня этого не делать. Первое, что я почувствовал, — нестерпимый запах. Шагнув в комнату вслед за хозяином, я увидел огромную клетку, заполненную хомяками. Штук тридцать или сорок зверушек двигались во всех направлениях, мешая друг другу, и только при внимательном рассмотрении можно было заметить, что они не мешают друг другу, а движутся по какому-то единому закону.

— Чай, кофе?

— Кофе, — машинально ответил я, сожалея, что не предложили водки. Я с удовольствием бы выпил, ибо нет ничего лучше для приведения своей нервной системы в порядок, чем полстакана хорошей водки.

— Так вы не ответили, Чекалин, — раздалось из кухни, где мгновением ранее зашумел чайник. — Я здесь живу, а потому имею полное право знать, что в моем доме и на моем этаже делал юрист компании, за безопасность которой я отвечаю.

— Мне трудно поверить в то, что вы здесь живете, — шагая вдоль стеллажа с книгами, ответил я. — И тому есть ряд причин. Например, мне кажется невероятным, чтобы вы интересовались гончарным искусством Руси времен Владимира Красно Солнышко, книгами о чем уставлено две трети полок. Во-вторых, мне так же трудно убедить себя в том, что вы изучаете английский. Я его выучил самостоятельно, чтобы хоть чем-то отличаться из студенческой массы, но поверить, что занимаетесь самообразованием вы — в это поверить проблематично.

— И насколько хорошо вы знаете английский? — Вместе с этим я слышал, как в кухне наливается в чашки кипяток.

— Достаточно, чтобы понять человека, усвоившего содержание этих книг.

Молчанов вошел, держа в огромных руках по блюдцу, на которых дымились крошечные чашки кофе.

Руки он, зайдя в квартиру, тщательно вымыл, поэтому чувства брезгливости я, принимая одну из них, не испытывал.

— Personally I prefer the coffee prepared by means of cooking, — вдруг заговорил он, и я, чтобы поймать уже движущуюся мысль за хвост, стал быстро переводить. — And I to catch already moving idea for a tail, began to translate quickly.

Человек со взглядом неандертальца и реноме Шрека только что сообщил мне, что предпочитает кофе, приготовленный в джезве, и при этом он сожалеет о том, что на такое удовольствие у него теперь совершенно не хватает времени.

— Отчего же? — немного озадаченно пробормотал я.

Он пригубил напиток и поставил чашку на стол.

Поглядывая на клетку, он указал и мне на нее пальцем.

— Посмотрите, Чекалин. Все они уверены в том, что совершают полезную работу. В том смысле, что никогда не откажутся от этого занятия. Все эти несколько десятков примитивных существ совершают движения, зависящие от размеров и формы клетки. Если я сейчас их вывалю в ведро, некоторое время они будут находиться в стрессе, но потом успокоятся и снова начнут делать полезную работу — двигаться. При этом наверх полезут самые сильные и сообразительные, слабые и безмозглые будут двигаться внизу и терпеть страдания.

Он пил кофе и взглядом советовал следовать его примеру. Убедившись, что я пью, Молчанов успокоился и снова показал на клетку.

— Я забочусь о них, и они знают, что в восемь и в двадцать часов я насыплю в клетку перловку. Их организмы привыкли к этому так же, как к свежему воздуху и свету, потому что в девять часов я выношу их на балкон, чтобы подышать. Но что будет, если я вынесу их на улицу, вывалю на траву и предоставлю самим себе? Думаю, что, оказавшись в том состоянии, когда придется соображать самостоятельно, большинство из них, если не все, погибнут. Кого-то утащит ворона, кто-то станет забавой кошки, и лишь единицы по счастливой случайности окажутся у детской песочницы и попадут в руки детей. Те принесут их домой, и вскоре хомяк окажется в такой же клетке. Ему подсадят пару, они начнут размножаться и их будет много. И они снова подчинятся корпоративной дисциплине, и наверху опять окажутся самые сильные. Их устраивает только такой формат существования и никакой другой.