— Потому, наверное, что старалась укрыться здесь от отеческой заботы.

Берг вялым, старческим жестом повел рукой вдоль стен.

— Она куда-то уехала. Чемодана нет. Вещи, которые она оставила, она никогда не любила.

— Это те, я думаю, что вы ей дарили.

— Шкаф настежь распахнут, пожалуйста… Картину эту я ей покупал. Она любила реальные пейзажи. Мне этот видок старой улочки в Таррагоне очень понравился, и я купил его в Мадриде у старого художника за триста евро. Но она ее оставила, значит, она торопилась… Бедная девочка спешила уехать…

Куртеев хотел сказать еще пару слов и о Таррагоне, но вдруг увидел на глазах старика слезы. Берг постарел лет на десять, и теперь шестидесятилетний мужчина, которому еще вчера нельзя было дать больше пятидесяти, выглядел на свои годы или даже чуть старше того.

— Что это вы взгрустнули? — грубовато надавил Тихон, счастливый оттого, что опасения найти в этой квартире Вику мертвой не оправдались.

— Она бежала, не сказав мне ни слова. Оставила полупустой шкаф, картину на стене и бежала…

— Вы это уже говорили.

Берг, старик ростом сто шестьдесят сантиметров, выглядел совершенно беспомощным.

— Она оставила записку, когда у нее не было времени. В спешке она все же успела написать. Не может быть, чтобы она успела собрать часть вещей, не успев перед этим дать подсказку, — Тихон говорил, отчаянно хрустя пальцами. Он говорил и понимал, что никакой подсказки нет. Там был офис, работа. Здесь она была дома. Ожидать от Вики искрометных поступков среди домашних стен не приходилось.

18.00 — было написано на стене кроваво-красным. Это видел и он, и Берг.

— Профессор, вы имеете кафедру. Ну, имели… Доктор наук. Пожили немало. А Вика у вас в дочерях куда дольше, чем у меня в невестах. Так отпугните, ради бога, свой marasmus sinilis, призовите на помощь свой ум! Вы прочли ее записку раньше меня, вы мудрее меня, черт бы вас побрал! Так стисните же мозги и выдавите из них хотя бы одну умную мысль. Ответьте на вопрос — что происходит с Викой?!

Берг соскочил с подоконника и направился на кухню. Вскоре оттуда послышался звук бьющей в раковину воды. А еще через секунду в комнату проник запашок корвалола.

— Этого мне еще не хватало, — выдавил Куртеев.

Сунув в зубы неприкуренную сигарету, он подошел к шкафу и стал выбрасывать оттуда содержимое. Коробка со шпильками для волос, зажимами и похожими на токарные буры бигудями полетела на пол. Содержимое рассыпалось по всей комнате. Блузки, брюки клеш, бриджи, коробки с туфлями… В эти вещи можно было одеть трех женщин для свидания. При этом они не выглядели бы немодно. Видимо, Вика выбрала не самые любимые, а самые практичные — Тихон не обнаружил среди тряпок ни одних джинсов, ни одной пары кроссовок, ни одного свитера. Запах, струящийся от вещей, был запахом Вики. Да уж, тут ошибиться было невозможно. Эта квартира принадлежала Вике. Можно было не смотреть в договор о регистрации прав собственности. Странно только, что она ни разу не упомянула об этой квартире. А секретов у них, кажется, не было…

— Что это такое? — крикнул Куртеев, показав на стену.

На ней, слева от шкафа, губной помадой было торопливо написано: 18.00.

— Возможно, итоговый результат ответного матча в Москве Россия — Англия.

— Хватит скоморошничать!

— Остыньте, Куртеев. Это же время, вы не понимаете? Восемнадцать часов ноль-ноль минут.

— А что это за время?

— Знал бы я, точил здесь с вами лясы?

— Берг, а не подозревали ли вы, что, помимо этой квартиры, в Москве у нее есть еще одна?

— Она сменила не к-квартиру, она сменила город, молодой человек.

Куртеев с удивлением обернулся и убедился в том, что видит старого Берга — энергичного и волевого. Взгляд искрился. Интересно, корвалола ли то был запах?

— Она покинула Москву, потому что та стала для нее опасна. И я думаю, что причину такого стремительного бегства нам следует выяснять у…

Шаги в прихожей раздались сразу и неожиданно. Было похоже на то, что кто-то стоял под дверью и подслушивал. Если это так, то именно это и спасло жизнь двоим, находящимся в квартире. Трое людей возрастом от тридцати до сорока мгновенно заполнили все пространство комнаты, и один из них поставленным ударом повалил Куртеева на пол.

Тихон лишь успел заметить, что один из троих похож на депутата Госдумы Малышкина, а второй, тот, что бил, на Дольфа Лундгрена. Быть может, это было последней мыслью ударившегося затылком о батарею консультанта. Рассмотреть третьего ему не хватило времени.

Пробуждение давалось с трудом.

В сентябре в Москве еще не топят. Форточку в комнате, когда послышался едкий запах корвалола, Куртеев открыл сам. Но это почему-то не беспокоило Тихона раньше. Ему не было холодно. Напротив, он задыхался от жары. И форточку открыл бы, даже если профессор пил боржоми. А сейчас его бил озноб, и он не мог понять, почему. Не открывая глаз, он вспомнил: шкаф, Дольф Лундгрен, салют, батарея.