Барт Ролан
Шрифт:
Куртуазия
Неподатливое
УТВЕРЖДЕНИЕ. Наперекор и вопреки всему субъект утверждает любовь как Ценность.
1. Вопреки всем трудностям моей истории, вопреки неудобствам, сомнениям, разочарованиям, вопреки побуждениям со всем покончить я не перестаю внутренне утверждать любовь как ценность. Я выслушиваю все аргументы, используемые самыми разными системами, дабы разоблачить, ограничить, зачеркнуть, короче — принизить любовь, но продолжаю упорствовать: «Отлично знаю, но все же…» Недооценку любви я связываю с обскурантистской моралью, с несуразным реализмом, против которых водружаю реальность ценности: противопоставляю всему, что в любви «неприглядно», утверждение того, что в ней непреходяще. Это упрямство — не что иное, как уверение в любви; под согласным хором «благоразумных» причин любить иначе, любить лучше, любить, не будучи влюбленным, и т, п. слышится упорствующий голос, который длится чуть дольше: голос Неподатливости влюбленного.
Свет подчиняет любое начинание одной и той же альтернативе; альтернативе успеха или провала, победы или поражения. Я ссылаюсь на другую логику; я сразу, противоречиво и счастлив и несчастен; «преуспеть» или «провалиться» имеют для меня лишь несущественный, преходящий смысл (что не ас помеха неистовству моих горестей и желаний); воодушевляет меня, скрытно и настойчиво, отнюдь не тактика; я приемлю и утверждаю вне рамок истинного и ложного, удавшегося или неудачного; я удален от всякой целеустремленности, живу, следуя случайности (доказательством чему фигуры моего дискурса выпадают мне словно по броску игральной кости), Безбоязненно выступив навстречу приключению (тому, что со мной случается), я не выхожу из него ни победителем ни побежденным: я трагичен.
Пеллеас, Шеллинг [215]
(Мне скажут: этот тип любви не жизнеспособен. Но как оценить жизнеспособность? Почему жизнеспособность обязательно Благо? Почему длиться лучше, чем сгореть!)
2. Этим утром я должен со всей поспешностью написать «важное» письмо — от которого зависит успех некоего предприятия; но вместо этого пишу письмо любовное — которое не отсылаю. Я с радостью забрасываю тусклые дела, рассудочные заботы, реактивные поступки, навязываемые светом, ради некоего бесполезного дела, которое исходит от неоспоримого Долга — Долга влюбленного. Я втихую совершаю безумные поступки; я единственный свидетель своего безумия. Любовь обнажает во мне энергию. Все, что я делаю, имеет свой смысл (стало быть, я могу жить и не тужить), но смыслом этим является неуловимая конечная цель; это лишь смысл моей силы. Перевернуты скорбные, преступные, печальные модуляции, все ответные реакции моей жизни. Вертер восхваляет свое собственное напряжение, утверждая его против пошлости Альберта, Рожденный из литературы, способный разговаривать, лишь используя ее затертые коды, я тем не менее один со своей силой, преданный своей собственной философии.
215
«ПЕЛЛЕАС»: «‘Что с тобой? Мне кажется, ты несчастна, — Нет, нет, я счастлива, но мне грустно».
ШЕЛЛИНГ: «Суть Трагедии — […] реальный конфликт между свободой в субъекте и вполне объективной необходимостью, конфликт, который завершается не поражением той или другой, но из-за того, что обе, одновременно победительницы и побежденные, предстают совершенно неразличимыми» (цитируется у Сонди).
Вертер [216]
3. На христианском Западе вплоть до сегодняшнего дня сила всегда передается через типическую фигуру Толковника (в ницшевских терминах, иудейского Первосвященника). Но любовная сила не может переместиться, попасть в руки какого-либо Истолковывающего; она пребывает в самом языке, зачарованная, неподатливая. Топической фигурой является здесь не Жрец, а Влюбленный.
Ж.-Л. Б. [217]
216
«ВЕРТЕР»: «Мой дорогой друг, если напряжение всех сил твоего существа есть доказательство силы, почему лее перенапряжение должно быть слабостью?»
217
Ж.-Л. Б.: беседа.
4. Есть два утверждения любви. Прежде всего, когда влюбленный встречает другого, имеется утверждение непосредственное (психологически — ослепление, энтузиазм, воодушевление, безумная проекция счастливого будущего: я снедаем желанием, позывом к счастью); я всему говорю да (в самоослеплении). Далее — длинный туннель: мое первое да разъедают сомнения, любовной ценности все время грозит обесценивание; это стадия меланхолической страсти, нарастание злопамятства и жертвенности. Из этого туннеля я могу, однако, выбраться — «превзойти», не ликвидируя; утверждавшееся в первый раз могу утвердить заново, не повторяя его, ибо при этом я утверждаю само утверждение, а не его случайное содержание; я утверждаю первую встречу в ее отличии, я хочу ее возврата, а не повторения. Я говорю другому (прежнему или новому): начнем сначала.
Ницше [218]
Фединг
ФЕДИНГ. Болезненное испытание, при котором любимый человек, кажется, отстраняется от любого контакта — причем это загадочное безразличие даже не направлено против влюбленного субъекта и не проявляется в пользу кого бы то ни было другого, света или соперника.
1. В тексте фединг голосов — вещь хорошая, повествовательные голоса приходят, уходят, замолкают, сплетаются; неизвестно, кто говорит; нечто говорит, вот и все — никаких образов, ничего, кроме языка. Но ведь другой не является текстом, это образ, единый и слитный; если голос теряется, то исчезает весь образ (любовь монологична, маниакальна; текст гетерологичен, перверсивен). Фединг другого, когда он происходит, тревожит меня, ибо кажется, что у него нет ни причин, ни предела. Словно грустный мираж, другой удаляется, уносится в бесконечность, а я тщетно пытаюсь его догнать.
218
НИЦШЕ: все это (об утверждении утверждения) по Делёзу.
(Во времена, когда эта одежда была на пике моды, одна американская фирма расхваливала вылинявшую голубизну своих джинсов: it fades, fades and fades. Так же и любимый человек никогда не кончит исчезать, обесцвечиваться; чувство безумия более чистое, чем если бы это безумие было буйным.) (Душераздирающий фединг: незадолго до смерти бабушка Рассказчика временами больше уже не видит, не слышит; она не узнает уже внука и смотрит на него «с видом удивленным, недоверчивым, возмущенным».)
Пруст [219]
219
ПРУСТ «У Германтов».
2. Бывают кошмары, когда появляется Мать, у которой на лице запечатлено суровое и холодное выражение. Фединг любимого объекта — это ужасающее возвращение Дурной Матери, необъяснимое отступление любви, богооставленность, хорошо известная мистикам: Бог существует, Мать присутствует, но они больше не любят. Я не уничтожен, но оставлен, как отброс.
3. Ревность заставляет страдать меньше, ибо другой остается в ней живым. При фединге другой, кажется, потерял всякое желание, он охвачен Тьмой. Я отброшен другим, но эта заброшенность удваивается заброшенностью, которой охвачен он сам; его образ как бы размыт, разжижен; мне больше не за что удержаться, даже за желание другого, направленное на сторону; я скорблю об объекте, который сам повергнут в скорбь (отсюда понятно, до какой степени мы нуждаемся в желании другого, даже если это желание нам не адресуется).