Неизвестно
Шрифт:
Они играли в шахматы. Трубин легко шел к победе и время от времени спрашивал ее:
— Заявление о капитуляции поступит устно или письменно?
Она быстро вскидывала голову и по лицу ее скользила тень от
руки, поднятой над доской. Вот-вот сметет фигуры.
— Никогда! Ни письменно, ни устно.
У них все было на колкостях.
— Может быть, выбросите белый платок? У вас, случаем, косынка не белая? Можно и косынку...
— Никогда! Слышите?
Она не доиграла, смешала фигуры, сказав, что не может сосредоточиться, когда «острят под руку».
— Вам не приходилось ходить в начальстве?— спросил ее Трубин
— Нет. А что?
— Вам бы ото подошло.
— Почему?
— Вы здорово подражаете Шайдарону. У вас столько власти на лице...
— Не острите. Вам это не идет.
— А что мне идет?
— Быть самим собой.
Приход Флоры ничего не изменил. Трубин и Догдомэ продолжали обмениваться колкостями.
«Он переживает уход жены,— думала Чимита. — И очень верно тгро него говорили, что он сух и довольно упрям».
«Да-а,— размышлял Григорий. — Эта себе цену знает. Что ни скажи, все не так, все не нравится. Но посмотрим, как ты на стройке себя покажешь».
«Он все же чем-то любопытен,— рассуждала Чимита. — Чем? Не знаю. Почему-то хочется встретиться с его бывшей женой и узнать у нее все подробности о нем. Вечно мне блажь какая-то в голову лезет».
«Как обманчива внешность,— думал Трубин. — Вот эта Догдомэ. В ней что-то есть. Вот хотя бы властность в глазах, чего не часто встретишь у таких молодых. А ведь в сущности... Это просто зазнавшаяся... Ну. считает, что ей все можно. Первый раз играет со мной в шахматы. Взяла и смешала фигуры».
Флора смеялась:
— Ну что вы такие мрачные? Прямо буки. Чимитка, съешь хоть пирожное!
— Я не люблю, Флора, сладкое.
— А я в магазин из-за тебя ходила.
Вмешался Трубин:
— Я готов взять ее долю.
— Нет уж,— сказала Догдомэ.
Флора совсем развеселилась. Завела патефон. Пела песни.
Стройке пока рано подниматься ввысь. Траншеями и котлованами она уходила под землю, прячась в трубах и кабелях.
Но вот обозначена площадка главного корпуса. Здесь будут картонная фабрика с уникальными машинами, целлюлозный завод, цех обжига извести, цех каустизации, цех готовой продукции...
Рабочие торопятся закончить разметку площадки. Техники определяют, где и как ляжет свайная сетка. Там, где стоять свае, временно забивают металлические штыри.
Дело небывалое для сибиряков. Только на площадке главного корпуса предстоит забить около двадцати тысяч свай. Их забивают из-за высокой сейсмичности.
Забивка свай для стройки — это нынче самое-самое... У всех на уме сваи и только сваи. Пока не забьют двадцать тысяч свай, нельзя вести бетонирование плиты ростЕерка, нельзя ставить фундаменты... Ничего нельзя.
И никто из специалистов Шайдарона с такой массированной забивкой свай не встречался. Ну приходилось где-то, когда-то поставить несколько свай. А это что? Тысячи1 Одна к другой... Целый лес железобетонных свай.
Поднимать на сваи всех, кто свободен, кто что-то умеет, кто сможет научиться этому делу в сжатые до предела сроки — вот какие мысли сидели в мозгу Шайдарона С этим он и пришел в партийный комитет к Ивану Анисимовичу Каширихину. Угольный склад, почта, политучеба, агитаторы — это хорошо, Иван Анисимович. А теперь давай будем... забивать сваи.
А Каширихин до этого ни одной сваи в глаза не видел. Как говорится, с чем их едят, не знал. Ему объяснили, где их делают и из чего. Про землетрясение он понял сразу — что к чему. И запомнил вес свай и их длину. Еще запомнил, что возят сваи на трайлерах, ведомых тягачами.
Каширихин собрал партийный комитет. На повестке вопрос «О забивке свай». Слово получил Озен Очирович. Из его сообщения члены парткома узнали, что трест располагает пятью копрами, но два копра не укомплектованы экипажами и поэтому требуются два машиниста с помощниками и закоперщиками. Самый опытный машинист копра — это дядя Костя.
— Который этот дядя Костя?— спросил бригадир монтажников Чимитдоржиев.— Уж не Рябогин ли?
— Ну да. Константин Касьянович Рябогин.
— Да он же нам те сваи пропьет!
За столом — смешок. Прокатился смешок и снова тихо.
— Этого дядю Костю беру на себя,— сказал Каширихин и обвел членов парткома спокойными, глубоко посаженными глазами.— Не возражаете?
Кто же будет возражать? Дядя Костя, он такой, с ним беседо- Еать — одно удовольствие, высоко о себе не возомнит, во всем согласится, любое обещание даст. Но только после беседы дядя Костя может совершенно неожиданно даже для себя напиться «до положения риз». И помощник у него Ванюшка Цыкин. До сорока лет дожил, а все — Ванюшка. А закоперщиком у Константина Касьяныча паренек безответный из гэпэтэу.