Хад цепко схватила посредника за руку.

— И платят… без проволочек?… — спросила она, мгновенно охрипнув и бросая тревожные взгляды вокруг.

— Без всяких, милая дама. Как только врач подтвердит факт смерти ребенка, остается лишь отправиться к представителю компании в Донегол.

Затем, достав из кармана бумагу, он добавил:

— У меня при себе заполненные полисы. И если вы соблаговолите поставить подпись вот здесь, внизу, вам уже не придется беспокоиться о будущем. Добавлю, что если один из ваших детей умрет — увы, такое тоже случается! — премия поможет вам поддержать остальных. Ведь сумма, что платит приют, действительно так ничтожна…

— И это мне обойдется?… — торопливо спросила Хад.

— Три пенса в месяц за ребенка, итого девять пенсов…

— И вы застрахуете даже малышку?…

— Конечно, дорогая, хотя она и показалась мне очень больной! Если ваши заботы не помогут ей поправиться, то вы получите два фунта — подумайте только, целых два фунта!… И заметьте: все, что делает наша компания, исповедующая высокие моральные принципы, направлено на благо дорогих малюток… Мы заинтересованы в том, чтобы они жили в добром здравии, поскольку их существование приносит нам доход!… Мы просто приходим в отчаянье, если гибнет один из них!

Нет! Они совсем не приходили в отчаянье, эти честные страхователи, пока смертность не превышала некоторого среднего уровня. И, предложив застраховать умирающую малышку, агент был уверен, что провернул выгодное дельце, о чем свидетельствует следующий ответ одного из директоров страховой конторы, большого знатока своего дела: «Уже на следующий день после похорон застрахованного ребенка мы заключаем больше договоров, чем когда бы то ни было!»

Это было правдой, как и то, что иные негодяи (или люди, доведенные до последней степени нищеты) не останавливались даже перед преступлением, лишь бы получить премию, — ничтожное меньшинство, правда, следует заметить.

Вывод может быть один: подобные компании и их клиентура должны находиться под самым строгим контролем. Однако в подобной глухомани ни о каком контроле не могло быть и речи! Поэтому-то агент и не боялся вступить в переговоры с гнусной Хад, хотя и не сомневался, что она способна на любую низость.

— Итак, дорогая, — продолжал он еще более вкрадчивым тоном, — теперь вы понимаете, в чем заключается ваша выгода?

Хад, однако, все еще колебалась и не решалась расстаться с девятью пенсами, даже ради надежды заполучить вскоре премию за умершего ребенка.

— И это будет стоить?… — переспросила она, как бы выпрашивая некоторую скидку.

— Три пенса в месяц за ребенка, как я уже сказал, всего девять пенсов.

— Девять пенсов?

«Воспитательница» вознамерилась было поторговаться и уже открыла рот, но мужчина решительно пресек ее поползновения.

— Спорить бесполезно, — заметил агент. — Подумайте только, дорогая, ведь, несмотря на все ваши заботы, ребенок может умереть уже завтра… сегодня… и компании придется заплатить вам два фунта! Ну, подумайте же! Поверьте мне… я желаю вам добра… пишите…

У агента были при себе чернила и ручка. Одна закорючка внизу полиса, и дело сделано!

Подпись была проставлена, и к десяти шиллингам, зазвеневшим в кармане агента, Хад присовокупила еще девять пенсов.

Затем, уже расставаясь, он, напустив на себя слащавый вид пройдохи-лицемера, добавил:

— Теперь, милая дама, хотя мне и нет нужды просить вас получше печься об этих дорогих крошках, я делаю это от имени нашей компании, оберегающей их. Мы являемся представителями Бога на земле, Господа нашего, воздающего стократно за милостыню, поданную несчастным… До свидания, дорогая, прощайте!… В следующем месяце я непременно загляну к вам, чтобы получить небольшую сумму, и надеюсь найти в добром здравии ваших трех деток — и даже эту малютку, которая благодаря вашему самопожертвованию непременно поправится. Не забывайте, что в нашей старой доброй Англии человеческая жизнь неоценима и каждая смерть наносит невосполнимый урон капиталу акционерного общества!… Всего наилучшего, дорогая, всего наилучшего!

Действительно, в Великобритании совершенно точно известно, сколько стоит это английское существование: именно в сто пятьдесят пять фунтов — то есть в три тысячи восемьсот семьдесят пять франков, — оценил его тип, чья кровь состояла из смеси саксонской, норманнской, гэльской и т. д.

Хад, оставшись одна, взглядом проводила агента, застыв у лачуги, откуда дети так и не осмелились выйти. До сих пор она подсчитывала лишь те несколько гиней, в которые ей обходился каждый год их существования, а теперь их смерть может принести ей столько же! А девять пенсов, заплаченные сейчас, — разве не в ее власти теперь сделать так, чтобы не платить их в следующий раз?

Поэтому, вернувшись в хибару, Хад бросила на несчастных детишек взгляд, подобный тому, что бросает на птичку, запутавшуюся в траве, ястреб-перепелятник. Вероятно, Малыш и Сисси его прекрасно поняли. Они инстинктивно отпрянули назад, как если бы руки мерзкого чудовища уже тянулись к их шейкам, чтобы задушить.

Тем не менее действовать следовало осмотрительно. Если умрут разом все трое, то это неизбежно может вызвать подозрения. Из восьми-девяти шиллингов, оставшихся у нее, Хад решила истратить самую малость на питание в течение некоторого времени. Еще три-четыре недели… о! не больше… что такое девять пенсов, если страховая премия вдесятеро превысит необходимые расходы? Она уже и не помышляла о том, чтобы вернуть детей в сиротский приют.