Шрифт:
Весь этот круговорот совершался под звуки громогласно фальшивившей шарманки, у которой явно отсутствовало немало диезов и бемолей. Ну как было Пэдди — столь чувствительному к музыкальному искусству, что Генрих VIII [53] даже ввел арфу в войсках Зеленого Эрина, — не поддаться ее очарованию? Конечно, на вкус истинного ирландца «Боже, храни королеву» [54] и «Правь, Британия» [55] — эти меланхоличные гимны, достойные владычицы морей — не то, что какой-нибудь напев столь милой его сердцу Ирландии. Но все же, все же!
[53] Генрих VIII — английский король в 1509 — 1547 годах (из династии Тюдоров).
[54] «Боже, храни королеву» — британский государственный гимн, впервые исполненный в 1744 году; первые его строфы относятся еще к концу XVII века, окончательная редакция — 1946 год.
[55] «Правь, Британия» — английская патриотическая песня, написанная Джеймсом Томсоном на музыку Томаса Арне, впервые исполненная 1 августа 1740 года; припев этой песни начинается со слов: «Правь, Британия! Правь над волнами!»
По правде говоря, это выглядело впечатляюще для того, кто никогда не видел мизансцен [56] известных европейских театров. Было от чего испытать чувство даже большее, нежели восхищение. Вид движущихся фигурок, называемых на профессиональном языке «танце-музыкоманы», вызвал у публики неописуемый восторг.
Когда по странной причуде механизма королева так резко опустила свой скипетр, что он коснулся согнутой спины премьер-министра, последовал новый взрыв восторга.
[56] Мизансцена — расположение актеров на сцене в каждый отдельный момент действия театрального спектакля.
— Они живые! — сказал один из зрителей.
— Они лишь не умеют говорить! — заметил другой.
— Не стоит об этом сожалеть! — добавил фармацевт, ставший вдруг стихийным демократом.
И он был прав. Представьте себе этих марионеток, произносящих официальные речи!
— Хотел бы я знать, как они двигаются, — полюбопытствовал булочник.
— Благодаря черту! — ответил старый матрос.
— Да-да! Черту! — подхватили несколько достопочтенных матрон [57] , наполовину убежденных этим доводом. И, осеняя себя крестным знамением, они повернули головы к священнику, стоявшему с задумчивым видом.
[57] Матрона — замужняя свободнорожденная женщина в Древнем Риме, однако в Европе нового времени этим словом стали обозначать женщину в летах со спокойным, уравновешенным характером.
— Ну как, скажите на милость, черт мог бы сидеть в таком маленьком ящике? — заметил молодой приказчик, известный своей наивностью. — Ведь он здоровенный верзила… этот черт…
— Если не внутри, то, значит, снаружи! — возразила пожилая кумушка. — Это он устроил для нас спектакль…
— Нет, — важно объявил торговец аптекарским товаром, — вы же знаете, что дьявол не говорит по-ирландски!
Нелепо? Тем не менее именно это и было одной из тех истин, которые Пэдди принимает не оспаривая. Большинство зрителей неколебимо верили: Торнпайп не мог быть дьяволом, поскольку говорил на чистейшем местном языке.
Решительно, если колдовство здесь было ни при чем, оставалось признать, что весь маленький кукольный мирок приводился в движение каким-то таинственным механизмом. Однако никто не заметил, чтобы Торнпайп заводил пружину. Более того, — деталь, которая не ускользнула от внимания священника, — как только движение персонажей начинало замедляться, одного удара кнута по ковру, скрывавшему что-то находящееся под ящиком, было достаточно, чтобы ускорить их перемещения. Кому же предназначался удар кнутом, всякий раз сопровождавшийся полузадушенным стоном?
Желая это узнать, священник обратился к Торнпайпу:
— Так в коробке у вас собака?
Тот взглянул на него, насупив брови и явно посчитав вопрос нескромным.
— Там то, что нужно! — ответил он. — Это мой секрет… Я не обязан его раскрывать.
— Конечно, не обязаны, — заметил священник, — но мы имеем право предположить, что именно собака приводит в действие всю вашу механику…
— Верно!… Собака, — пробурчал Торнпайп, пребывая в дурном расположении духа, — собака в крутящейся клетке… Сколько же понадобилось времени и терпения, чтобы ее выдрессировать!… И что же я получил за свои труды?… Да меньше половины того, что получает священник за мессу!
Когда Торнпайп заканчивал фразу, механизм застопорился к неудовольствию зрителей, чье любопытство было явно не удовлетворено. А бродячий кукольник уже собирался закрыть крышку ящика, объявив, что представление закончено.
— Не согласились бы вы дать еще одно представление? — спросил фармацевт.
Зрители насторожились.
— Нет, — ответил Торнпайп.
— Даже в том случае, если вам заплатят приличную сумму, скажем, два шиллинга?…
— Ни за два, ни за три! — воскликнул Торнпайп.
Он уже не думал ни о чем другом, лишь бы поскорее удалиться, однако публика не была расположена отпустить его. Тем не менее по знаку хозяина спаниель налег на оглобли, и вдруг жалобный стон, прерываемый рыданиями, донесся, казалось, из глубины ящика.
Разгневанный Торнпайп тотчас вскричал, как и в первый раз:
— Замолчишь ты наконец, собачий сын!
— Там не собака! — сказал священник, удерживая повозку.
— Собака! — возразил Торнпайп.
— Нет!… Это ребенок!…
— Ребенок… ребенок!… — подхватили окружающие.