– Впечатляющая скорость, – заметила Сара.

– Леди Гонория, к вам посетитель, – доложил Пул.

Неужели Маркус?

Сначала у Гонории бешено заколотилось сердце, и только потом она осознала, что это может быть кто угодно, только не Маркус. Доктор Уинтерс настойчиво рекомендовал ему оставаться в Фензморе.

Пул подошел ближе и протянул ей поднос с визитной карточкой.

«Граф Чаттерис»

Силы небесные! Действительно Маркус. Какого дьявола он делает в Лондоне? Она моментально позабыла про обиды и, минуя все промежуточные стадии негодования, впала в полноценное бешенство. Как он смеет рисковать своим здоровьем? Она надрывалась у его постели, сражаясь с лихорадкой, кровью и беспамятством! Для чего? Чтобы теперь он отдал Богу душу только потому, что у него не хватило ума остаться дома, как предписано врачом и здравым смыслом?

– Принять его немедленно, – выпалила она, должно быть, чрезмерно свирепо, потому как три кузины воззрились на нее в немалом изумлении.

Она обвела их хмурым взглядом. Дейзи предусмотрительно отступила назад.

– Он не мог так быстро выздороветь, – проворчала Гонория.

– Лорд Чаттерис, – уверенно произнесла Сара.

– Оставайтесь здесь, – распорядилась Гонория. – Я скоро вернусь.

– Надо ли нам репетировать в твое отсутствие? – осведомилась Айрис.

Гонория фыркнула и не удостоила ее ответом.

– Его светлость ожидает в гостиной, – сообщил Пул.

Разумеется. Ни один дворецкий не осмелится просить графа оставить визитную карточку на серебряном подносе и отправиться восвояси.

– Я сейчас вернусь, – сказала Гонория кузинам.

– Мы это уже слышали, – ответила Сара.

– Ждите меня здесь.

– Это ты тоже говорила, – заметила Сара. – Ну, или что-то очень похожее.

Гонория напоследок еще раз сдвинула брови и вышла из музыкального салона. Вернувшись из Фензмора, она не стала посвящать Сару в подробности и ограничилась коротким рассказом о том, что Маркус заболел, а они с матерью помогали за ним ухаживать. Но Сара знала Гонорию, как никто другой. У нее неизбежно возникнут подозрения, особенно теперь, когда Гонория при виде визитной карточки Маркуса потеряла всяческое самообладание.

Она маршировала по комнатам, и с каждым шагом ее ярость нарастала. О чем он только думает, интересно знать? Доктор Уинтерс выразился более чем определенно. Маркусу надлежало неделю соблюдать строгий постельный режим, а затем по меньшей мере еще неделю, а то и две, оставаться дома. Простейшие арифметические подсчеты недвусмысленно указывали на то, что в данный момент он никак не должен находиться в Лондоне.

– Скажи на милость, о чем… – Она влетела в гостиную и резко остановилась. Он стоял у камина и прямо-таки излучал здоровье. – Маркус?

Боже! Стоило ему улыбнуться, как ее жалкое сердце предательски растаяло.

– Гонория! Приятно снова видеть тебя.

– Ты выглядишь… – Она запнулась и растерянно моргнула, все еще не веря своим глазам. От его землистой бледности и осунувшегося лица не осталось и следа, а потерянный за время болезни вес, похоже, восстановился.
– …хорошо, – наконец с нескрываемым удивлением закончила она.

– Доктор Уинтерс позволил мне отправиться в Лондон, – объяснил Маркус. – По его словам, он в жизни не видывал, чтобы кто-нибудь так быстро оправился от тяжелой лихорадки.

– Должно быть, помог пирог с патокой.

Его взгляд потеплел.

– Не иначе.

– Что привело тебя в Лондон? – спросила она.

И едва не добавила: «Ведь теперь ты свободен от обязательств и не должен следить за тем, чтобы я не вышла замуж за кретина».

Вероятно, она все же испытывала некоторую горечь.

Но не гнев. Сердиться на него было решительно не для чего, да и не за что. Он всего-навсего исполнял просьбу Дэниела и, в сущности, действовал весьма тактично и даже правильно. Джентльмены, которых он отвадил, отнюдь не приводили в восторг саму Гонорию. Если бы кто-нибудь из них сделал ей предложение, она скорее всего ответила бы отказом.

И все-таки результат оказался плачевным. Почему никто не сказал ей, что Маркус вмешивается в ее дела? Вероятно, она предъявила бы ему претензии – то есть наверняка предъявила бы, – однако на том бы дело и кончилось. Зато если бы она все знала, то не стала бы превратно истолковывать его поступки. И не подумала бы, что он чуточку влюблен в нее.

И не позволила бы себе влюбиться в него.

Если она была в чем-то твердо уверена, так это в том, что он не должен ничего заподозрить. Пусть думает, что она по-прежнему пребывает в неведении относительно его тайных происков.

Гонория изобразила безмятежную улыбку и с выражением живейшего интереса приготовилась выслушать ответ на свой вопрос.

– Мне никак не хотелось пропустить музыкальный вечер, – сказал Маркус.

– Придумай что-нибудь получше.

– Помилуй, я говорю правду, – заверил он. – Сейчас, когда мне понятны твои мотивы, я буду воспринимать это мероприятие совершенно по-иному.

Она хмыкнула:

– Ради Бога. Понимание того, что теперь ты смеешься не надо мной, а вместе со мной, не избавит тебя от полнейшей какофонии.