– Но здесь же нельзя жить, - пришла Готель в замешательство, с ужасом оглядывая пещеру и предвкушая еще одну бессонную ночь.

– Здесь есть все, что мне нужно, - успокаивала та, усаживая гостью на один из камней, который, похоже, давно уже служил здесь стулом.

– Я прошу вас, дорогая, - взмолилась Готель, - отправимся в мой дом. Еще пара дней и минует неделя, как я толком не сплю, и потому ночь в пещере я никак не переживу, но также спать от вас вдали вполне преодолимой, мне будет решительно невозможно.

– Я не заложница Божья, - улыбнулась та, - как вы наверно решили, и с радостью побуду у вас или там где вам будет удобно.

Они мало говорили о Сибилле. Они знали, что её больше нет, и много говорить об этом было не нужно.

– Это странно, не правда ли, - сказала Готель, проведя рукой по надгробию Сибиллы, - я никогда не встречала человека, более любившего жизнь, чем она.

В церкви Святой Троицы было так пусто и тихо, что каждое слово, сказанное здесь, отражалось от светлых стен величественным эхом, наполняя даже самые простые вещи высоким и глубоким смыслом. Готель даже слышала дыхание Розалии на другом конце храма, которая уже около получаса лежала там, на скамейке, всматриваясь в купол.

– Я помню день, когда вы уехали, - сказала она вдруг, отчего Готель вздрогнула как обожженная, - Сибилла тогда пришла ко мне. Она была раздосадована и разбита. Она почему-то решила, что так и не поблагодарила вас за серьги, и бежала вслед за кораблем, крича вам это.

Услышав об этом, Готель разрыдалась. В первый раз за все время с тех пор как она узнала, что Сибиллы больше нет, она плакала по ней, будто какой-то груз на её душе мешал ей это сделать прежде. Скорее всего, в тот момент, Готель поняла, что потеряла не обиженную на неё девочку, а настоящую, любящую подругу. И от этого ей стало радостно и больно.

– Розалия, сестрица моя! Боже мой!
– улыбалась она сквозь слезы, - святая, святая моя Розалия! Сами того не зная, вы даровали мне через себя прощение, потому что…, то, что я пережила, было мне долгим и горьким уроком.

Готель вспомнила слова старика Парно, который сказал ей, что этот самородок однажды сделает её счастливой или мудрой. И она действительно была счастлива и тысячу раз поблагодарила Бога, что её слабость в тот ужасный день обернулась ей всевышним прощением. Розалия ничего не поняла и того что казала ей Готель, но все же обняла подругу и погладила её по голове.

Сколько Готель оставалась на Сицилии, столько приходила к Сибилле. Словно пытаясь добрать утраченное с ней общение; она садилась рядом с её склепом, плакала, рассказывала о своей жизни, смеялась, нежно поглаживала каменное надгробие, прощалась и уходила. Проведя две недели подобной реабилитации и, насколько это возможно, вернув своей душе покой в отношении Сибиллы, Готель покинула Сицилию.

Не известно прибывал ли её самородок ей мудрости, но то, что она стала взрослее, Готель чувствовала все своей душой. Её возвращение к Раймунду было наполнено терпением и пониманием к их союзу. И теперь, даже когда маркиз долго отсутствовал в Марселе, она находила для себя занятия, отвлекающие её мысли от разлуки: прогулки, покупки, дела по дому, хотя чаще всего это была работа. Готель все так же шила, много, а поскольку для неё это было еще и увлечение, если не искусство, то еще и дорого.

– Мой казначей сказал, что вы самая богатая женщина в Провансе, - признался как-то маркиз.

"Почему бы нет", - подумала Готель.

Она давно забыла о тоске, безумном желании куда-то успеть, непременно родить мальчика и девочку или свести с ума маркиза и себя своими, неоформленными ни коим образом, отношениями. Она переводила свою излишнюю энергию в звонкую монету, а свободное время коротала, расслабившись на своем белоснежном балконе за перечтением Писания или просто закрыв глаза и наслаждая легким дуновением морского бриза. Она старалась ухватить за краешек то самое счастье, которое, казалось, витало здесь где-то рядом и которое, возможно позже, при других обстоятельствах будет не столь близко, и потеря ощущения его близости станет невосполнимой потерей, токай же, как, например, общение с Сибиллой. Готель решила хоть ненадолго остановиться и отпустить время, позволив его теплому течению самостоятельно войти в свои русла. Она даже не открыла глаза, когда маркиз сказал, что умер Рожер. Это случилось через год после смерти Сибиллы. "Похоже, кара Всевышнего все же настигла его", - подумала Готель и, взмахнув черными ресницами, улыбнулась маркизу:

– Вы останетесь?

Их ночи были так же горячи, и они выходили на балкон, встречая луну, и оставались там под одним одеялом покуда восходящее солнце не бежало к ним по воде розовым блеском.

– Констанция пишет, что у неё появилась вторая племянница. Алиса, - сказала тихо Готель, о Раймунд ничего не ответил.

Они оба надеялись, что у Людовика и Алиеноры наладятся отношения, но к их общему сожалению ничего в королевстве не наладилось, а в довершение всего, следующей зимой Констанция написала Готель письмо, исполненное какого-то необъяснимого раскаяния и страдания, словно она извинялась перед ней за рок судьбы:

"Готель, любимая моя душа!

Вы знаете как дорога мне наша дружба, и оттого я решила написать Вам, а не маркизу о грядущих событиях, зная какие последствия они могут нанести вашему союзу. Брак их величества близится к разрыву, и я уверена, что не далее как весной он будет аннулирован. Алиенора непременно найдет поддержку на западе, что обернется огромной проблемой Раймунду в Тулузе, и то, что спасет его, возможно, погубит Вас.

Я не могу написать Вам больше, иначе залью слезами бумагу.