– Букет гарни должен облагораживать блюдо, а не губить его, - широко жестикулировал Клеман.

Растворившись в этом увлечении, Готель ежедневно пробовала новые рецепты; мыла, чистила, резала овощи, следила, чтобы огонь в печи не был слишком сильным или слишком слабым. Она снимала с пастернаков кожицу тонким слоем, медленно и старательно, и даже когда в дверь постучали, она совсем не хотела прерываться. Заметив, что никто не входит, Готель направилась встречать:

– Вода почти закипела, мой друг, где же ваши орехи?
– воскликнула она открывая.

За порогом стояла Констанция.

– Графиня?
– удивилась Готель.

– О, Боже, нет!
– брызнула слезами та, - не уж то имя вам моё так неприятно, чтобы его произнести. Я знаю, как я виновата, но если в вас еще осталась хоть частица того великодушия, о котором рассказал мне Раймунд, то прошу вас выслушать меня и, если сможете, дважды простить.

Готель пригласила её войти.

– Что у вас с ногой?
– спросила Констанция.

– Упала, пустяк, - махнула рукой хозяйка.

Она погасила в печи огонь и указала гостье на второй этаж. Когда Готель села на кровать, графиня села перед ней на колени:

– Мой брат никогда бы не простил Раймунду потерю Тулузы, как и оставить земли своего вассала без наследника, особенно после того, как Генрих Плантагенет получил его женщину и территории…

– Констанция, я знаю, что для вас Корона, - прервала её Готель.

– Простите, простите, вы правы, всё совершенно не в этом, а в том, что единственное, что делало меня по-настоящему счастливой уже несколько лет - это наша дружба, наша любовь, Готель. Я так люблю вас, моя дорогая. И только страх потерять эту любовь не дал мне вовремя признаться, что я по роковой случайности была обречена разбить ваше счастье. И тот же страх, увидеть то, как вы убиты горем, велел закрыть все двери во дворце. Моя душа оставила б меня, узнай воочию я то, что вы меня отвергли и презрели.

Констанция плакала и всхлипывала, все так же, сидя на полу, обняв Готель за талию и положив свою голову ей на колени. Готель ничего не отвечала, но оказавшись закованной такими объятиями, ей ничего не оставалось, как гладить каяницу по голове. Уже несколько минут в доме стояла абсолютная тишина, позволившая Готель уловить чье-то едва слышное присутствие. Она повернула голову направо, к приоткрытой двери, где подошел Клеман. Она смотрела на него какое-то время, не произнося ни слова, без даже малейшего движения на лице, проведя весь грустный диалог одними глазами, а когда тот удалился, она, опустив ресницы, снова повернула голову к окну.

Уходя, Констанция передала Готель сверток, похожий на документ, и сказала:

– Прошу вас принять, в знак примирения эту бумагу, подписанную королем. Она обязывает всех во Французском королевстве оказывать вам всестороннюю помощь, а также гласит, что ни одна дверь на территории Французского королевства не будет более перед вами закрыта. Это лишь то малое, что я могу сделать для вас, поскольку знаю, что все это несоизмеримо в сравнении с болью причиненной вам королевством.

Договорив это, Констанция надела капюшон и повернулась к двери.

– Подождите, Констанция, - остановила её Готель.

– Да, - улыбнулась та.

– Я не хотела бы обманывать себя и вас, желая счастья вам обоим, но каждому из вас в отдельности желаю счастья, поскольку вас люблю обоих.

Констанция бросилась на шею Готель и, покрыв её лицо и руки поцелуями, простилась.

Когда Клеман заглянул в комнату снова, Готель лежала на кровати, отвернувшись от окна. Её глаза были неподвижны. Она смотрела в одну точку, практически не моргая, остекленевшим и опустошенным взглядом. И единственное, что читалось в этом взгляде, было одиночество. Безграничное, вселенское. Не осталось ниточек ведущих за горизонт, не осталось незавершенных отношений. Готель чувствовала себя разорванной и брошенной, и понимала, что сделала это она сама, отпустив грехи Констанции, вверив Раймунду в руки его Тулузу, как гарант его сердечного спокойствия. И теперь вся эта добродетель в её душе металась, как загнанный зверь в клетке, не зная выхода и не чувствуя откуда придёт поощрение.

Клеман постоял несколько секунд и, решив пока не беспокоить Готель, спустился вниз, но через час томительного ожидания поднялся снова. Она была в том же положении. Он тихо вошел в комнату и сел на кровать лицом к окну, таким образом, что Готель оказалась к нему спиной.

– Едва ли я могу понять, что вы сейчас чувствуете, - заговорил он, - моя скромная жизнь никогда не давала мне того, чего бы я боялся потерять. Мой магазинчик это мой дом, где одеваются бедняки и бездомные, он мне кров и пища, и еще маленькая мечта, о которой я грезил давным-давно, отправляясь в Париж. И возможно, не подари однажды этот город мне встречу с вами, я бы тоже решил, что Париж это лишь миф, придуманный для людей, верящих в чудеса. Но теперь я знаю, что это не миф. И это, должно быть, действительно волшебный город, если даже у такого мечтателя, как я, есть шанс встретить такое чудо, как вы. Каждый раз, когда вы уезжали, я боялся потерять вас, потому что вы стали для меня этим городом, и каждый раз, когда вы уезжали, Париж уже не был тем волшебным городом, о котором я мечтал, - грустно договорил Клеман; он немного помолчал, а потом добавил, - если бы у меня была такая женщина как вы, я бы не променял её ни на один город, потому что любой город без неё был бы просто улицы и дома.

– Говорят, нельзя верить хромой собаке и женским слезам, - улыбнулась Готель.

– А я верю, - ответил Клеман.

А потом она просто сказала "да". Быть может, спонтанно, быть может, из-за удушающей пустоты, в которой она тонула и понимала, что ели что-то в её жизни не случиться сейчас, немедленно, то она просто потеряет рассудок.

Что касается Клемана, он не в силах был скрывать своего счастья, поскольку этим счастьем светилось все его лицо. В следующие два дня он открыл Готель все свои мысли, искренне и без остатка, и при этом искренне верил, что случившееся с ним было обстоятельство и результатом способствующих тому отношений; даже когда замечал, что Готель все еще заглядывает за горизонт. В такие минуты она замирала у окна, вдыхала запах вьюна, того же что овивал окно на ослепительно белом балконе, и закрывала глаза. Готель каждый раз удивлялась его белоснежности.