— А ты тут не видел девчонку… Возможно, в белом или синем платочке? — спросил он часового. Спросил нарочито: ни от кого он не прячет свои амурные похождения.

— Всех не углядишь, товарищ капитан.

— Может быть. Ладно, подождем еще.

Ирина появилась в половине девятого, в том же синем, накинутом на плечи платочке.

— Ты что же это, дорогая, заставляешь меня ждать? — вроде бы нехотя идя за ворота, обиженно и громко спросил Роман.

— Некогда было. Сенокос.

— Знаем мы ваши сенокосы. Чтоб это было в последний раз.

— А чего ты командуешь? Ух напугал! Могла бы и совсем не приходить. Тоже мне ухажер… — И она сделала вид, будто бы хочет уйти.

— Да подожди ты, не ерепенься, — придержал он ее за руку. — Подумаешь, мимоза.

— Если ты так будешь со мной разговаривать, я вообще больше не приду.

— Ну, ладно, ладно, возьми шоколадку, для тебя раздобыл, и пошли, нечего время терять. — Обнял ее за хрупкие плечи, прижал к себе, и они пошли к сухому болоту. Ирина, сменив гнев на милость, прижималась к нему и со смаком грызла шоколад. И когда они уже отошли от лагеря метров на двести, он сказал:

— Мой шеф уже знает, что я с тобой встречаюсь. Это ничего?

— Откуда он узнал?

— Я ему сам сказал. — И Роман рассказал, как это произошло. — Да, он еще сказал, что знает старосту деревни Шибаево.

— Ну, может, так и лучше, Рома. Отец мой у них на хорошем счету. Перед войной его судили. Он работал бригадиром в колхозе, вымок лен, ну его и… Сидел он тут, в областном городе, его «освободили» немцы. Этого для тебя, думаю, достаточно. Что еще у тебя?

— А теперь слушай меня и запоминай то, что я тебе скажу. — На всякий случай он огляделся вокруг. — По всему видно: немцы скоро снова начнут наступление. Позавчера Геббельс обратился по радио к солдатам, а тут срочно начали формировать шпионско-диверсионные группы для заброски в тыл наших войск. Забрасывать будут, похоже, в район Орловской, Воронежской, и Курской областей. Я видел у Фишера, моего шефа, карту на стене. Понимаешь, что это значит? Наверно, опять попрут на Москву. Запоминай фамилии. — Роман назвал несколько человек. — Учти, фамилии, возможно, будут другие. А среди них — Василий Копица. Это наш парень и сделает все, чтобы накрыть эту банду. Если у тебя есть связь с Большой землей, надо предупредить, что Копица — наш человек, а то еще не поверят. Повтори фамилии.

Чуть прижмурясь и как бы глядя в самое себя, Ирина назвала имена и фамилии, затем сказала:

— Роман, в город вам разрешается ходить?

— Разрешается, а что?

— Немцы почему-то убрали с вокзала всех наших гражданских людей, заменили их своими. И гонят куда-то состав за составом. Надо бы как-то узнать — куда?

— Попробую. Хотя это не так просто.

— Если бы было просто, я бы тебе не говорила. Подумай. А нам уже пора кончать любовь на болоте.

Самолет, накатно гудя моторами и проваливаясь в воздушные ямы, шел на большой высоте, под крылом лежала черная пропасть ночи, и только где-то вверху жирно светились густые звезды. Когда пролетели над линией фронта, глубоко внизу виднелись вспышки орудийных выстрелов, затем от земли понеслись трассирующие снаряды и беззвучно взрывались ярко-оранжевые шары левее и чуть ниже. Вцепясь руками в скамейку и прильнув лбом к иллюминатору, Копица глядел на вспышки и первый раз за всю войну молил бога, чтобы снаряд не угодил в немецкий самолет. И не потому, что если произойдет прямое попадание, то всем им сразу капут, на войне это может случиться в любой момент, но сейчас это было бы совсем не ко времени.

Наконец вырвались из зоны обстрела. За бортом — слепая ночь, черная пропасть. Здесь свет на земле — вне закона. Так летели долго, очень долго, наверное, с час. Сидели молча, а их тут было шестеро, не считая двух сопровождавших немцев. Четырех Вася хорошо знал, почти три месяца были в одном взводе, пятый, радист, присоединился к ним на пункте отправки, где они задержались на два дня для получения задания и где по карте-двухверстке и по ландшафтному макету изучали место приземления. Это далеко от переднего края, местность лесистая. Пункт сбора после приземления — заброшенная избушка лесника, там их встретит свой человек. Старший группы — младший лейтенант Курочкин. Ориентироваться по обстановке. После выполнения главного задания — взрыва железнодорожного моста через Дон в районе Семилуки — возвращаться каждому самостоятельно. Радист сообщит о месте перехода фронта. Немецкое командование примет все меры, чтобы обеспечить благополучный переход. Всех ждут награды и месячный отпуск, который они могут провести, где угодно, вплоть до Берлина.

В ушах начало покалывать, у входа в пилотскую кабину вспыхнула лампочка, загудел зуммер, и один из немцев крикнул:

— Ахтунг!

Летели еще некоторое время, лампочка замигала, открылась дверь, ворвался ветер, и немец опять крикнул:

— Пошель!

Прыгали по одному ровно через полминуты. Первым прыгнул Курочкин, за ним Бордюков, затем подошла очередь Копицы. Дверь виднелась серым пятном. Его толкнули в спину, он привычно отвалился от борта: натренировался еще в лагере, поджал под себя ноги, начал считать до десяти, как было приказано. Летел кубарем. Десять… Потянул за кольцо, и его сразу же как бы с ходу остановили, лямки рванули за плечи, он повис ногами вниз и ухватился руками за стропы. Под ногами бездна, слышен гул уходящего самолета, над головой чуть виднеется окрашенный в черный цвет купол парашюта. Куда он приземлится? Куда — это не имеет особенного значения, главное — не сломать бы ноги и не лишиться глаз, если свалится на деревья. Зажмурился. Приближение земли почувствовал лицом по вдруг потеплевшему воздуху. Посмотрел вниз и тут же ноги коснулись земли. Упал и сразу же вскочил, стараясь поскорее погасить парашют.

Где же он?.. Тишина — ни малейшего звука, и самолет перестал гудеть. Ясно одно: приземлился на поляну, кругом виднеются купы деревьев. Теперь надо сориентироваться, куда идти, чтобы не столкнуться с Бордюковым или радистом, который прыгал следом за ним. Но как сориентироваться, как происходила линия приземления, так или так? По компасу ему приказали идти назад и издавать звук филина, этому научили еще в лагере. Расстегнул лямки, парашют не стал закапывать согласно инструкции, наоборот, пройдя еще шагов полтораста и наткнувшись на деревья, развесил его так, чтобы могли заметить издалека. Заметят — подымут тревогу, может, бывает кто в этом лесу. Еще раз прислушался, взглянул на светящуюся стрелку компаса и пошел на север. Лес был густой, под ногами похрустывали сухие ветки, — пошел осторожней. А может, все-таки заявить о себе филином? И, может, ему отзовутся Бордюков или радист, и тогда легче будет ориентироваться, а лес и ночь все скроют? Нет, пожалуй, лучше не надо. Пройдя еще с километр, внезапно остановился: постой, а не сделал ли он ошибку, оставив на виду парашют и взрывчатку? На них может натолкнуться кто-нибудь из банды — и все сразу станет ясно. Пока он будет бродить тут в лесу, а их потом — ищи ветра в поле. Но как теперь найдешь парашют?.. И он опять, поглядывая на стрелку компаса, пошел дальше. Должен же когда-нибудь кончиться этот лес.