Возвратись в «лагерь» под вечер, Роман, как делал это всегда, решил прежде всего заглянуть к Фишеру и доложить, что он прибыл из краткосрочной отлучки. Дежурный офицер, хорошо знавший, что Роман теперь «правая рука» Фишера и запросто к нему вхож, пропустил его без предупреждения в строго засекреченную комнату.

Заложив руки за спину, Фишер стоял у развешанной на стене большей карты восточного фронта, расчерченной стрелами, утыканной разноцветными флажками, и хмуро вглядывался в нее.

— Простите, я только доложить, — сказал Роман, намереваясь тут же выйти. Он знал, что Фишер не любит, когда ему мешают размышлять у карты, видеть на ней то, что никому не позволено.

Вялым движением руки Фишер велел Роману остаться, а сам еще некоторое время продолжал вглядываться в карту. Закрыв за собой дверь и вытянувшись в струнку, Роман ждал. Наконец Фишер задернул шторкой карту, повернулся лицом к Роману, и тот удивился его виду: весь он был какой-то примятый, жалкий, будто его только что поколотили.

— Я к вашим услугам, мой шеф, — пристукнул каблуками Роман.

Фишер задержал на нем все еще отсутствующий взгляд, потом опустился на рядом стоящий стул.

— Наши войска в районе Орель-Бельгород снова выравнивают линию фронта, — сказал он, и трудно было судить сообщил он это Роману или просто подумал вслух.

Романа сперва прострелила мысль, от которой он едва не подскочил: «Началось! Не на это ли намекал Березин? И, видно, хорошо началось, коль снова «выравнивают», иначе говоря, дают деру! Так вот почему Фишер выглядел таким побитым у карты, да их же снова колотят! Но уже натренированный мозг Романа, который неусыпно был настороже, тут же подсказал: а не провокация ли это?.. Да и «выравнивать» можно по-всякому.

— Не понял, господин майор, — сказал он. — Неужели уже началось то, о чем говорил рейхскомиссар Геббельс?

Фишер принялся перекладывать на столе какие-то бумаги, время от времени бросая на Романа пристальные взгляды.

— Развлекались, господин Козорог? — вяло спросил он.

— Развлекался, господин майор.

— Где же вы развлекался?

Роман мгновенно подумал: а что, если за ним все же была слежка? И тот полицай, который сует нос во все щели и которому так вдруг захотелось опохмелиться у Степана Дубова, может, тоже не случайность? Надо как-то немедленно предупредить Березина и Дубова, если уже не поздно.

— В городе был. Посидел в кабачке «дяди Жоры», потом навестил одного знакомого, покалякали — вот и все мое развлечение, на этот раз, — доложил Роман. Если действительно за ним был «хвост» — пожалуйста, следите, он ничего не скрывает. Даже и знакомого своего назвал.

— Кто есть ваш знакомый?

— Наш человек, господин майор. Степан Дубов, полицай.

— Степан Дубов?.. Отшень карашо. Садитесь. Расвлекаться — карашо. — Фишер еще немного помолчал, все так же пристально глядя на Романа, и вдруг спросил: — Не кажется вам, Козорог, что мы с вами отшень много развлекался, и отшень плохо работаль?

— Простите, господин майор, опять не понял.

— Не поняль?.. У нас отшень много провалов, мы… как это, как это… не справляться с нашими задачами. Как вы думаль, потшему проваль?

По телу Романа пробежал озноб: что это значит?..

— Провалы?.. Мне об этом неизвестно, мой шеф.

И снова продолжительный, уже опять, как всегда пронзительный взгляд на Романа.

— Скажите, Козорог, вы когда-нибудь думаль о своем завтра?

«Довольно странный вопрос, — подумал Роман, — обычно такие дешевые вопросы задают при вербовке, но почему же сейчас его об этом спрашивать?»

— Пропащий тот человек, господин майор, который не думает о завтрашнем дне, — сказал он. — Я думаю о нем всегда. Думал о нем еще тогда, когда добровольно шел на службу в русскую освободительную армию. — И польстил: — Сейчас я в вашем распоряжении и, надеюсь, после вашей победы вы не забудете о моем завтрашнем дне.

Фишер не отводил глаза от Романа, такой взгляд не так-то легко было выдержать, но у Романа даже ресницы не дрогнули. Немцы всегда требуют, чтобы им смотрели прямо в глаза, и он не отводил глаз от глаз Фишера.

— У моего фатера… отца, работаль один русский… тот, который бежаль от большевистской революции, отшень умный тшеловек, — сказал Фишер. — Я от него училь русский. Он говориль… как это, как это… на бога надейся, но сам не будь плехо.

— Я надеюсь на вас, мой шеф, и на нашего фюрера.

— Если будем так работайт, — у вас не будет никакого завтра, Козорог. Командование отшень, отшень недовольно, и нам с вами… как это… как это… голова не сносить.

— Вы меня пугаете, мой шеф, я стараюсь… Что же еще я должен сделать, господин майор? — Роман встал, снова вытянулся в струнку, как бы желая этим подчеркнуть, что готов на любое дело. — Голову потерять во имя великого дела не страшно, господин майор, страшно не справиться с поставленной задачей. — Если бы Фишер знал, какой смысл он вложил в эти слова!