— В Эстонии и Латвии началась мобилизация, пока в скрытном виде. Объявлен сбор военизированных формирований, якобы для учений. Произведено развертывание, судя по имеющимся данным, с целью блокирования советских гарнизонов. Части на границе занимают укрепленные сооружения, минируются дороги.

— Ничего себе! — изумление нарастало.

С чего это прибалты с цепи сорвались, ведь во всех книгах прямо как заклинание твердилось, что они радостно приветствовали красноармейцев и с воодушевлением слились в братском экстазе с «великим и могучим».

— Это война, мой фюрер! — отчеканил Манштейн и твердым голосом добавил: — Я считаю, что наши восточные границы недопустимо слабы в создавшейся новой ситуации. Необходимо принять меры по усилению войск на территории генерал-губернаторства и Восточной Пруссии, дабы не стать следующим объектом для советского вторжения!

— Я не желаю войны с Советами, Манштейн! У нас пакт!

— Я не говорю о войне, мой фюрер! Но мало ли что! Необходимо принять меры, чтобы возможные инциденты не привели к осложнениям. Такой же позиции придерживается и штаб ОКХ — генерал Гальдер уже дважды звонил, настаивая на проведении неотложных мероприятий.

— Каких?

— Немедленно начать переброску тех резервных дивизий, которые пока не задействованы в кампании на западе и вряд ли будут привлечены к боевым действиям в будущем времени. Это следующие соединения…

Андрей отупело слушал сыплющиеся из губ генерала номера дивизий, которых набиралось в изрядном числе. Не меньше трех десятков в добавление к той дюжине, что оккупировала Польшу или обжила прусские форты. А потом пошли и некоторые эскадры люфтваффе, в основном истребительные, но тут требовалось получить согласие Геринга.

Манштейн явно перестраховывался, но вот как отнесется к таким мерам Сталин? Наличие сорока дивизий германской армии, за спиной которых может появиться еще столько же в самые ближайшие три-четыре недели, прошедших бои во Франции и победивших, — это если не напугает, то наверняка насторожит Кремль.

Но и не принять такие меры рискованно, но уже для него самого. Если Гальдер договорился с Манштейном, чего в принципе не могло быть, то как поступит эта «сладкая парочка», когда он не примет их предостережений?! А если генералы решат, что он предает интересы рейха? От неприятного холодка, мимолетно пробежавшего по спине, Андрею стало зябко, и он непроизвольно передернул плечами.

Но с другой стороны, не лучше ли довериться профессионалам, ибо обрушившиеся девятым валом дела настолько изматывали, что Родионов трижды проклял фюрерскую должность. Да он тут впахивать, как папа Карло, не намерен! Пусть у этих немцев голова болит! А чуть не так пойдет, то можно им Риббентропа дать схавать и на него все ошибки свалить. Или Сталину скальп нерадивого рейхсминистра отдать? Нацист ведь законченный, повешен по приговору международного трибунала. А если того… Опередить немного по времени и раньше эту меру принять?

— Хорошо, Манштейн, делайте как сочтете нужным. Я не ущемляю вашей инициативы, лишь бы она вела к позитивному результату. И согласуйте все мероприятия с Герингом и Браухичем!

Лангр

Генерал Гудериан отдыхал, удобно расположившись на стуле. Из окна столовой для французских офицеров открывался прекрасный вид на живописные окрестности — так хорошо, природа в разгаре самого жаркого летнего месяца. Июнь — благословенная пора!

Однако любовался генерал природой недолго, война брала свое. Тревожил его растянувшийся левый фланг, где наступал 4-й танковый корпус.

Французы полностью осознали катастрофичность создавшегося для них положения, ведь целая танковая группа, семь германских дивизий, вышла в глубокий тыл оборонительной полосы неприступных фортов и дотов столь красочно разрекламированной «линии Мажино».

Генерал усмехнулся — миллиардные вложения в рукотворные сооружения оказались бездумным и напрасным швырянием денег, на которые французы могли спокойно удвоить свой танковый и авиационный парк.

— И что?! Много вам помогли эти укрепления?! — злорадно прошептал «Шнелле-Хайнц», устало торжествуя.

Что толку сидеть в бетонных фортах, которые атаковать немцы и не пытались, — к чему напрасно губить людей, ведь в рейхе слишком хорошо помнили кошмар позиционной бойни прошлой войны.

Французский генштаб допустил чудовищный просчет, понадеявшись на эти укрепления. Только два десятка дивизий, засевших там, могли бы переломить ход боев во Фландрии.

Но разве в головы парижским стратегам мог прийти один из принципов блицкрига — максимально ослабить второстепенные направления ради нанесения главного удара сокрушительной силы? «Бить так бить, и хорошенько», — так он любил сам говорить своим офицерам, растолковывая им суть танковой войны.