Дуэль была расстроена московским генерал-губернатором, узнавшим о ней, очевидно, не без участия клана Новосильцевых. Но ожесточение не прошло. А оно было велико.

Несколько раньше младший брат Константина Чернова — Сергей — писал ему: «Желательно, чтобы Новосильцев был наш зять — но ежели сего нельзя, то надо делать, чтоб он умер холостым…». Первый этап истории закончился слухом о женитьбе под пистолетом, что заставило Новосильцева, вовсе не жаждущего дуэли, послать вызов. (Ясно, что Геккерны в тридцать шестом году так боялись огласки ноябрьского вызова Пушкина, предшествовавшего свадьбе Дантеса с Екатериной Гончаровой, а Пушкин возлагал на огласку такие надежды, потому что это была достаточно тривиальная для того времени ситуация. Она охотно принималась на веру публикой и выставляла жениха в позорном виде…)

Столичная публика с особым интересом следила за дуэлями, замешанными на семейных делах. Эти истории имели особую остроту, мелодраматичность, а потому вызывали особенно широкие толки. Дуэльные истории такого рода отличались бескомпромиссной жестокостью, ибо бескровный вариант не решал проблемы. Недаром московский поединок имел заведомо смертельные условия — три шага между барьерами. Стрельба в упор…

В двадцать пятом году — за три месяца до вооруженного мятежа дворянского авангарда, доведенного самодержавием до крайности, — дуэль члена тайного общества с членом зловещей корпорации бюрократической знати должна была отличаться политическим и личным ожесточением…

После несостоявшейся дуэли на трех шагах Новосильцев снова пообещал жениться на Екатерине Черновой. Но выполнить свое обещание не торопился.

Рылеев не только остро сочувствовал родне (он сам недавно пережил нечто подобное и стрелялся по близкому, очевидно, поводу), но и понимал, какие агитационные возможности таит в себе громкий поединок Чернова с Новосильцевым, смертельное столкновение бедного и незнатного, но благородного дворянина с баловнем двора.

Рылеев понимал, что это будет в некотором роде репетиция грядущего эпохального столкновения. И на правах старшего родственника и политического лидера взял дело в свои руки. Он — как Якубович в деле Шереметева — Завадовского — решил добиться бескомпромиссного исхода ради идеи. Но идея у него была иная, не в пример Якубовичу.

В начале августа Рылеев отправил молодому Новосильцеву письмо с вопросом: когда он намерен выполнить свой долг благородного человека перед семейством Черновых? Он торопил события.

Новосильцев ответил не ему, а Константину Чернову, что дело будет урегулировано им самим и родителями невесты и что вмешательство посторонних лиц вовсе не нужно. Он явно надеялся избежать дуэли.

Но ни поручик Чернов, ни лидеры тайного общества, стоявшие за ним, не склонны были ждать переговоров и возможного мирного исхода.

Чернов потребовал поединка. Новосильцев принял вызов.

Составлены были условия:

«Мы, секунданты, нижеподписавшиеся, условились:

1. Стреляться на барьер, дистанции восемь шагов, с расходом по пяти.

2. Дуэль кончается первою раною при четном выстреле; в противном случае, если раненый сохранил заряд, то имеет право стрелять, хотя лежащий; если же того сделать будет не в силах, то поединок полагается вовсе и навсегда прекращенным.

3. Вспышка не в счет, равно осечка. Секунданты обязаны в таком случае оправить кремень и подсыпать пороху.

4. Тот, кто сохранил последний выстрел, имеет право подойти сам и подозвать своего противника к назначенному барьеру.

Полковник Герман

Подпоручик Рылеев

Ротмистр Реад

Подпоручик Шипов».

Второй и четвертый пункты делали дуэль чрезвычайно опасной. Число выстрелов было не ограничено. Поединок — после обмена выстрелами — мог быть прерван только при очень тяжелой ране одного из участников, настолько тяжелой, что он не в состоянии был бы сделать свой выстрел, или же в случае смерти кого-либо из противников.

Пункт четвертый позволял сохранившему свой выстрел — здоровому или раненому — расстрелять противника на минимальном расстоянии как неподвижную мишень.

В таких случаях промахи бывали почти невозможны.

Чернов и Новосильцев подошли к барьерам и выстрелили одновременно. И были оба смертельно ранены. И тот, и другой умерли спустя несколько дней после дуэли.

К. Ф. Рылеев и В. К. Кюхельбекер

Рисунок Пушкина. 1830-е гг.

Кюхельбекер написал стихи «На смерть Чернова», придав происшедшему законченный вид, выявив смысл поединка даже для тех, кто мог не знать его подоплеку:

Семейное дело стало в глазах Рылеева, Бестужева, принявших деятельное участие в дуэльной истории, Оболенского и Якубовича, посещавших умирающего Чернова, всего лишь поводом.