Шрифт:
— Мне бы очень хотелось остаться, но завтра после обеда у меня вызов на дом к пациенту.
Она почувствовала, что покраснела, и, закрывая лицо, притворилась, что ей что-то попало в глаз. Она снова лгала, это снова доказано. Она снова не пожертвовала собой, а Маттиас опять пожертвовал, и без малейшего колебания:
— Поезжайте вместо меня, и тогда Осе сможет остаться на лекцию. Не думаю, что Даниэлла заговорит раньше четырех часов завтрашнего дня.
Она почувствовала огромную, невыразимую благодарность.
— Вы уверены?
— Конечно. Мне просто хотелось быстрее оказаться дома, но никаких особо важных дел у меня нет. Я останусь и вернусь вместе с Осе.
Решено.
Вокруг ничего не изменилось. Все было так же, как мгновение назад. Удивительно, как часто мы не сразу замечаем тот перекресток, на котором наша жизнь делает резкий поворот.
10
Два дня она пролежала в постели, ни на секунду не решаясь уснуть. Лишь один раз нашла в себе силы подняться, чтобы опорожнить мочевой пузырь и открыть балконную дверь для Сабы. Энергия уходила только на попытки избавиться от мыслей. Как злобные насекомые, они атаковали ее реальность, и, отгоняя их, Май-Бритт впадала в настоящую ярость. Воспоминания и рассуждения Ваньи то и дело выталкивали ее из построенного ею мира. Шестьдесят восемь квадратных метров, освещенный круг с четкими границами. Усеченное пространство, сформированное тем пониманием истины, которое она могла вынести. А за его пределами — белое поле. Пустота, пропасть. Но теперь она то и дело оказывалась у самого края освещенного круга, обращала лицо в пустоту и неожиданно понимала, что там что-то происходит, там что-то есть. Там можно различить тени. Бесформенные тени, что подходят все ближе и ближе.
Она сожгла письмо на балконе. Но это не помогло. Ванья сумасшедшая, она пишет о том, чего никогда не было. А то, что было, изменяет до неузнаваемости. Все ее мысли и рассуждения омерзительны, Май-Бритт жалела, что прочитала их. Даже при том, что ее собственные отношения с Богом были непростыми, а иногда их и вовсе не было, но богохульствовать-то зачем? А Ванья позволяла себе именно это! Чистой воды богохульство, и поскольку Май-Бритт прочитала ее слова, то тоже приняла на себя часть вины. Надо сделать так, чтобы Ванья прекратила посылать ей письма. Даже еда больше не утешает. К тому же в последнюю неделю так сильно болит спина, что все время тошнит.
С тех пор как Эллинор спасла ее после падения с кровати, прошло двое суток. Сегодня она снова придет. Ночью Май-Бритт решила, как следует поступить, чтобы избавиться от чувства благодарности и появившейся вместе с ним капельки миролюбия. Сняв с себя верхнюю одежду, она ждала Эллинор в одном белье. Вид ее ужасного тела вызовет у Эллинор отвращение, и та потеряет контроль над собой. И в тот момент, когда Эллинор станет стыдно за свою реакцию, Май-Бритт вернет себе прежние позиции и снова получит право открыто презирать Эллинор.
Бумага и ручка уже неделю лежали на ночном столике. Рядом находился листок с номером Эллинор, что — как бы Май-Бритт ни сопротивлялась — было хорошо. На случай, если опять…
Как омерзительно.
То, что она нуждается в помощи Эллинор.
Четыре скомканных листа, неудачные варианты ответа, валялись на полу. Саба поначалу с любопытством к ним принюхивалась, но потом посчитала их бесполезными и потеряла интерес. Ненависть к Ванье была настолько сильна, что Май-Бритт не находила слов. Непростительный поступок. Явиться незваной и вывернуть все наизнанку. Отнять время нездоровыми рассуждениями, словно они стоят того, чтобы кто-то их обдумывал.
Май-Бритт снова взяла бумагу и ручку:
Ванья.
Пишу тебе с единственной целью: заставить тебя не присылать мне больше никаких писем!
Именно так. Хорошее начало. Собственно, на этом можно закончить, больше ей сказать ничего.
Твои мысли и рассуждения меня не интересуют, напротив, я нахожу их довольно отталкивающими.
Она зачеркнула «довольно» и вместо этого написала «крайне».
Ты можешь думать и верить во все, что угодно, это твое личное дело, но я буду благодарна, если ты избавишь от своих мыслей меня. То, что ты берешь на себя право осуждать веру моих родителей, а затем впадаешь в странное доморощенное язычество, меня, откровенно говоря, возмущает, а учитывая, что…
— Здравствуйте!
Май-Бритт быстро отложила в сторону ручку и бумагу и откинула одеяло. Эллинор снимала куртку в прихожей.
— Это я.
Саба, с большим трудом выбравшись из своей корзины, пошла навстречу гостье. По звукам Май-Бритт догадалась, что Эллинор расставила на кухне пакеты с едой и направилась к спальне. Сердце забилось быстрее, но не в тревоге, а в предвкушении. В первый раз за последнее время она чувствовала себя спокойно, перевес явно на ее стороне. Ее отвратительное тело станет мощнейшим оружием. Тот, кто его увидит, должен потерять самообладание.
Эллинор остановилась в дверях. Она собралась было сказать что-то, но слова застряли у нее в горле. В долю секунды Май-Бритт показалось, что она победила. Долю секунды Май-Бритт чувствовала удовлетворение, но потом Эллинор заговорила:
— О, господи, что с вами! Эту сыпь надо немедленно смазать.
Май-Бритт резко набросила на себя одеяло. Унижение жгло огнем. Ощущение собственной наготы подавляло, она с ужасом почувствовала, что краснеет. Все должно было быть иначе. С этой Эллинор все не так. Вместо того чтобы вернуть себе власть и отодвинуться на безопасное расстояние, Май-Бритт пережила огромный стыд, разоблачила себя, дала понять, что уязвима.