Для того чтобы те, кто здесь властвует, могли полностью присваивать себе все деньги, отпускаемые на содержание заключённых, и, подобно муллам, распределять их между собой, чтобы они могли обирать всякого, кто попадёт к ним в руки, у них нет другого выхода, кроме как создавать дела на этих самых паршивых аббасов, на мешхеди мохаммедов голи.

Когда погожим днём какой-нибудь несчастный, ни в чём не повинный человек расположился в задней комнате своей лавчонки или когда он спокойно спит ночью в своей постели, эти люди вдруг сваливаются как снег на голову и на твоих глазах растаскивают всё твоё состояние, начиная от одеяла, стола, коптилки, шампура, треножника, жаровни и кончая браслетами и нижней юбкой твоей жены. А сам ты попадаешь в тюрьму и во весь объём своих лёгких дышишь целительным, ароматным воздухом тёмного застенка.

Когда же ты досыта насидишься в этом застенке, во мраке которого перед твоими глазами пройдут и твой покойный отец, и все семь поколений твоих предков, тебя вдруг хватают и тащат к прокурору, следователю, судье, к помощнику судьи и к тысячам других блюстителей порядка и правосудия. Выражаясь их языком, это означает, что они уже «закончили производством твоё дело». Они написали там всякую ложь, какая взбрела им в голову, а теперь ты можешь делать всё, что угодно твоей душе.

Тебя сажают на скамью подсудимых, и господин прокурор и судьи, одетые с головы до ног во всё чёрное и напоминающие своим видом стервятников, начинают «чинить правосудие». Они важничают, пыжатся, бормочут что-то себе под нос, делают какие-то записи, а потом все встают и один из них очень быстро, словно за ним гонится собака, читает какой-то длинный документ, и тебя снова тащат и бросают в тот же застенок на растерзание другим стервятникам.

Ты спрашиваешь! «Что случилось?» Тебе отвечают! «Ты осуждён на десять лет, десять недель, десять дней и десять ночей тюремного заключения». С этой минуты тебя называют «подлым авантюристом». Где бы ты ни появился, тебе говорят: вставай и убирайся отсюда вон. Повернёшься направо — «подлый авантюрист», повернёшься налево — то же самое. Если ты уснул, тебя пинают ногами и оскорбляют, не уснул — те же пинки и оскорбления. Всё это напоминает историю с подручным гладильщика: принесёт он утюг горячий — получает подзатыльник, принесёт холодный — опять подзатыльник, И никто не одёрнет гладильщика.

С тех пор как Аббас попал в эту яму, он старался не думать об этих вещах. Он постепенно забывал, кем он был, где он был, чем занимался и какое несчастье с ним стряслось. И вот появление здесь этого противного уродливого старика йездца снова пробудило в нём воспоминания, Снова Плешивый Аббас погрузился в размышления. Он вспомнил прошлое. Что ж, если у него тогда ничего и не было за душой, он всё же был свободен и кое-как сводил концы с концами. Он имел друзей, семью, лавочку, профессию, встречался с родственниками и знакомыми. А теперь он словно бродяга без рода и племени. Голый, раздетый, он настолько лишён всего, что во время сна одеялом ему служит только небосвод. Уже много дней ни жена, ни дети не приходили к нему на свидание, и он даже не знал, живы ли они.

А если они и придут, что он может сделать для них, чем поможет им? Ведь он уже больше ни на что не способен. Зачем он нужен им такой? Кто знает, когда он выберется из этого ада, и выберется ли сам, живым, или его вынесут другие?

Впрочем, этот старик Мешхеди Мохаммед Голи тоже уже ни на что не способен. Тогда зачем же его сюда привели? А вдруг он тоже ни в чём не виноват?

От этой мысли Аббас разрыдался. Ах, как легко у него стало на сердце! Ведь всё это время он даже плакать не мог. Пусть никто не сочувствует ему, но почему он не может посочувствовать другим? Пусть он не в силах помочь себе, но почему он не может помочь другим в их горе и облегчить их страдания?

Аббас попытался припомнить, как он попал в этот застенок. Да, это было за четыре дня до его ареста, до того дня, когда пришли за ним в его лавочку… Вечерело, начал моросить дождь. Потом он полил как из ведра. По опыту Аббас знал, что каждый раз, когда идёт сильный дождь и улицы покрываются грязью, на углу переулка останавливается автомобиль доктора Тейэби, и его толстая сгорбленная, словно пригнувшаяся от подзатыльника фигура появлялась в темноте. Воротник его пальто всегда был поднят. Низко над головой он держал зонтик, чтобы никто не увидел его лица и не смог узнать.

Едва доктор Тейэби доходил до дверей и не успевала ещё его нога коснуться первой ступеньки крыльца, как дверь открывалась. Войдя в дом, господин доктор закрывал зонтик и передавал его в. руки Мешхеди Мохаммеда Голи, верного слуги своего дорогого согражданина…

Здесь Аббас бросил взгляд в сторону старика йездца и увидел, что его голова на тонкой слабой шее, вылезающей из узких костлявых плеч, по-прежнему через определённые промежутки времени поочерёдно склоняется на все четыре стороны света.

Итак, Аббас вспомнил, что каждый раз во время таких сильных дождей, когда хороший хозяин и собаку не выгонит из дому, а волк не вылезет из своего логова, посетители господина доктора Тейэби один за другим выходили из шикарных автомобилей и, шлёпая по лужам, добирались до дверей дома Ахмада Бехина Йезди, а старик йездец осторожно и таинственно открывал им дверь и вновь закрывал её.

Аббас не был настолько глуп, чтобы не понимать, почему число этих очень непохожих друг на друга посетителей — армян и евреев, мусульман, гябров [94] и христиан, высоких и низких, толстых и худых, чёрных и белых — возрастает во время дождя. Аббас своей маленькой плешивой головой, своим куриным умишком, полученным в дар от бога, понимал, что в такое время движение на улицах становится менее оживлённым и к тому же, раз идёт дождь, можно поднять воротник пальто, обмотать голову кашне, опустить зонтик до самых плеч, и тогда любопытные, которые всюду суют свой нос и стремятся выведать всё, что делается вокруг них, не смогут узнать, кем является этот божий человек, куда и по какому делу он идёт.