Гуго де Пейен так и не смог разобраться, что произошло с ним в следующий миг. Только пятки сами собой тронули брюхо коня, высылая Мистраля прямо на провансальца. Рыжий детина замер с приоткрытым ртом и искренним недоумением. Боевой конь, три года обучавшийся своему мастерству в нормандских конюшнях, словно почувствовал настроение хозяина, и выполнил все на отлично. Широкой мощной грудью, защищенной нагрудником с металлическими шипами, он сбил стоявшего на пути человека с мечом. Еще Гуго услышал, как жестко клацнули челюсти жеребца — Мистраль умел хорошо кусаться. Долей секунды позднее круп коня приподнялся, и задние копыта отбили назад. Раздался глухой хруст, словно треснул деревянный шит или полный снеди глиняный горшок упал на земляную дорогу.

Мистраль пошел вперед мелкой рысью и на перекрестке перешел на шаг. Сворачивая на соседнюю улицу, Гуго настороженно оглянулся. Сбитый провансалец лежал на дороге неподвижно. Молодая иудейка с дочерью уже исчезла, наверное, спряталась во дворе. Но, главное, вокруг было пусто, и его никто не заметил. Оруженосец Роже тоже где-то отстал, а, может быть сделал вид, что ничего не видел. Убийство случилось безнаказанно, без свидетелей, и Гуго старался не думать о том, что произошло. Он пришпорил жеребца, и Мистраль, уже изрядно покрытый хлопьями белой пены, снова перешел на рысь. А через пару минут они выехали ко Гробу Господню.

В Иерусалиме было множество храмов. Но то, что заветная цель долгого пути, предмет мечтаний и вожделений был сейчас перед ним, не вызывало сомнений. Оказывается, пару раз за день он уже проезжал рядом. Захлестнула волна радости и восторга, бешено заколотилось сердце.

— Sanctum Sepulchrum! Sanctum Sepulchrum! — восхищенно кричала толпа.

Крестоносцы, перемазанные чужой и своей кровью так, что многие походили на мясников, плакали и смеялись в экстазе. Многие целовали землю, прижимались лицами к камням храма, обнимали их. Большинство сбросили с себя доспехи и сняли оружие. Рыцари слезли с коней.

Пьер Пустынник, верхом на своем знаменитом осле, был тоже здесь. Монах высокопарно и витиевато описывал происходящее вокруг, то, на какие жертвы ради этой минуты пошло войско Христово, и как радуются на Небесах все убиенные братья. Но если люди в нескольких метрах жадно слушали его, как новоявленного святого, то чуть дальше слова его страстной проповеди тонули в счастливых криках:

— Санктум! Санктум!

— Благодарим Господа Бога!

Откуда-то из ликующей толпы выскочил Годфруа де Сент-Омер — босиком и в длинной нижней рубахе.

— Радуйся, Гуго, это Sanctum! Мы у Гроба Господня!

— Господи, это свершилось! — Гуго сполз с Мистраля, пошатываясь от усталости, и обнял Годфруа:

— Наконец-то это свершилось!

Он стянул с себя шлем, встряхнул отросшими вихрами темных волос и протяжно глубоко вдохнул воздух. Ветерок, бивший в лицо, принес легкий запах ладана.

Вопреки гневным рассказам Пьера Пустынника и капелланов, приукрашенных чудовищными подробностями, Анастасис — Церковь Воскресения Господня была цела. Величественный храм-мавзолей все также гордо нес крест к небесам. Под его куполом находилась главная святыня христианского мира — место погребения и непостижимого уму таинственного воскрешения Иисуса. Стены были украшены мрамором и мозаикой, опорой им служили мощные древние колонны. Сотню лет назад стараниями императора Константина VIII, в обмен на строительство мечети в византийской столице, повреждения были устранены, храм украсился и обновился. А вот базилика за храмом, на месте обретения Креста, действительно не устояла.

Подъехал архиепископ Даймбер, и площадь перед храмом вновь огласилась восторженными криками.

Гуго с трудом освободился от щита — крепежные ремни словно срослись с кожей, с облегчением стянул с себя хауберг и сапоги. Годфруа помогал ему, словно вновь стал юношей-оруженосцем.

— Ты, как мон даумазо! Спасибо, сеньор Годфруа!

— Рад служить тебе, брат мой.

Отекшие и запревшие в горячих сапогах ноги ощутили прохладу мостовой, а ветерок нежно холодил кожу, распаренную под кольчугой. Гуго стоял босой и раздетый, словно последний бедняк, со смирением, «нищий духом». Чувство запредельной радости, от которого перехватывало дух, мешалось с не менее ярким чувством собственной неловкости и ничтожности перед лицом Бога. Сама Вечность была перед ним. Библейские события, о которых он с детства слышал от богобоязненной матери, которые уже тогда волновали его душу, обретали осязаемые черты. Все это произошло здесь, рядом. Больше тысячи лет назад — так давно, что страшно представить. И великая жертва Христа, и Его страдания, и возможность искупленной человеческой душе вновь возвращаться в свое Отечество, на Небеса. Где-то здесь лежал прах праотца Адама. Где-то здесь была Голгофа — холм, похожий на человеческий череп. Омега и Альфа, Тейс и Алеф переплелись между собой. Эти камни вокруг были свидетелями Христовых страданий. Эта земля под ногами освящена Его божественной кровью.

В этот раз красноречивая речь архиепископа Даймбера лилась полноводной рекой. Прибывали новые рыцари, епископы, капелланы. Появление графа Готфрида Тулузского вызвало новый взрыв восторга. Запредельная радость пьянила, и с трудом верилось, что творящееся вокруг — не сон.

Раздетые, безоружные, босиком, монахи и бароны, хозяева и слуги, рыцари и оруженосцы, плечом к плечу — пошли крестным ходом. С горячими молитвами и искренними слезами. Счастливые рыдания и пение псалмов перекрывали стоны и плач побежденных.

Удивительное, странное время.

Гуго проснулся, когда солнце уже стояло в зените, и полуденная жара снова плавила все вокруг. Но теперь он был защищен от зноя. Сквозь незапертое ставнями окно на лицо лился горячий солнечный свет. Было хорошо и спокойно. Слышалось, как воркуют горлицы за окном и редкие голоса на улице звучат на родном французском. Поздним вечером, уже в темноте, они с оруженосцем Роже с трудом отыскали дорогу к дому.