Александр выслушал историю о воображаемом друге спокойно, почти скучающе. На его лице читалась лишь легкая досада — для человека, от которого потребовали профессиональной консультации в три часа ночи, он на удивление хорошо владел собой. Впрочем, Дмитрий досады не замечал, завороженный внимательным взглядом, энергичными кивками и всяческими «угу» и «так, так», на которые психиатр не скупился. В городе говорили, что главврач психбольницы — энтузиаст своего дела, и теперь Дмитрий видел, что это действительно так.

Пока отец рассказывал про Никиту, Лиза украдкой оглядывалась. Комната, в которой решил заночевать врач, ближайшая к туалету, выглядела еще более запущенной и ободранной, чем все остальные. Здесь даже не было розеток — они были вырваны с мясом, а оставшиеся дыры заткнуты тряпками. На спинке стула висело что-то вроде пижамы из серой фланели, с завязками у ворота, — от нее так и несло безнадежностью, лекарствами и невкусной едой. Лиза вспомнила, что рукава этой или похожей штуковины торчали из-под свитера Александра, когда она увидела его первый раз.

Тем временем монотонный рассказ Дмитрия закончился. Он помолчал, выжидательно глядя на врача, но вердикта все не было, и тогда Дмитрий спросил:

— Так что, она у меня... ненормальная?

Лиза застыла перепуганной мышкой, сжав кулачки. На нее не смотрели, и это слегка успокаивало — как будто папа разговаривал с психиатром вовсе не о ней... и в дурдом, если что, отправят не ее, а какую-то совсем другую, незнакомую девочку. Уставившись в коленки, она ждала ответа.

— Как бы вам объяснить, — Александр сморщился, пощелкал пальцами. — Вы же геолог, да? Это как... шельф.

— Шельф? — недоуменно переспросил Дмитрий. Лиза тихо перевела дух — похоже, этот врач, как и многие взрослые, не мог просто сказать «да» или «нет» — сначала ему нужно было поговорить. Лиза сосредоточилась, чтобы в потоке слов не упустить самое главное.

— Представьте себе, что материк — это абсолютная норма, — заговорил психиатр. — Железная логика, непрошибаемый здравый смысл, полное владение собой, отсутствие всяческих иллюзий. И никаких особых черточек, никаких, даже мельчайших, странностей, ничего... отличного. А океанские глубины — это патология... это то, что надо лечить. Понимаете, к чему я клоню?

— А есть шельф, — Дмитрий задумчиво кивнул.

— А есть шельф, да. Кто-то ближе к материку, кто-то — ближе к глубинам... и некоторые соскальзывают и попадают, например, ко мне, — врач сухо улыбнулся. — Но большинство из нас так и плещется на шельфе всю жизнь.

— А Лиза?

— И Лиза тоже. Возможно, чуть дальше от материка, чем вам хотелось бы.

— Но этот воображаемый друг! Я думал, она его еще в первом классе выкинула из головы.

— Послушайте, Дмитрий, — психиатр поморщился, — вы уж извините, что я оказался в курсе...

— Весь город в курсе, — мрачно буркнул тот. — Валяйте.

— Да, маленький город, ничего не поделаешь. Так вот, насколько я понимаю, Лиза с лета испытывает сильный стресс. Вы понимаете, какое потрясение для ребенка — ваш развод?

— Понимаю. Я стараюсь... смягчить... старался... — Дмитрий судорожно сглотнул. — Чтоб подружились...

— Когда обстоятельства становятся невыносимыми — человек начинает искать убежища от давления, от ответственности, от тяжелых эмоций, с которыми не может справиться, — и его психика возвращается в более раннее состояние. Это случается и с взрослыми. А уж с детьми — через раз...

— Так что она, получается, впала в детство?

— Ну, можно и так сказать. Регрессировала под влиянием стресса. Это с одной стороны. С другой — бабушка с дедушкой разговоров избегают, энергии, чтобы заводить новых друзей, нет... А друг, близкий человек, с которым можно разделить переживания, от которого можно получить поддержку, нужен как никогда. Друг, который поможет осознать тяжелую правду и примириться с ней... И вот снова появляется Никита. Это даже говорит о душевной силе — то, что девочка может сама поддержать себя, хоть и в такой странной на наш взгляд форме... И это пройдет само собой, как только Лизина жизнь войдет в колею. Лиза, ты что-то спросить хочешь?

Лиза вздрогнула от неожиданности — она была уверена, что о ней так и не вспомнят. Главное она поняла — что, как Буратино, который был скорее жив, чем мертв, она — скорее нормальная, чем нет. Сообразив это, девочка слегка расслабилась, и, видимо, ее движение привлекло внимание врача.

— Нет...

Лиза покосилась на отца — тот вроде бы уже не выглядел таким напуганным и рассерженным, но брови еще хмурились, и губы были сжаты.

— Спрашивай, не стесняйся.