…Надо сказать, что уже тогда у него довольно четкая линия своего будущего вырисовывалась». Как-то на седьмом этаже здания экономического факультета они стояли и смотрели на Москву. «А вид на Москву там отличный открывается. Я ему показываю на здание МИДа и говорю: “Егорушка, а ты не хотел бы после университета там работать?” Он говорит: “Нет, а что там делать?” Я говорю: “Ну как – интересная работа, за границей”. Он говорит: “Нет, я хотел бы быть советником евреем при дураке генерале”. Я запомнил тогда на всю жизнь эту фразу.

…Довольно быстро, где-то уже, наверное, к концу первого семестра, стало понятно, что когда никто в группе ничего не знает, то знает только Гайдар. Он читал не учебники, он знал первоисточники.

Нам, кстати, сменили философа, когда узнали, что у нас в группе Гайдар. Дали сначала какого-то не то аспиранта второго года, не то стажера на предзащите. Но после месяца занятий, когда он пару раз с Егором столкнулся, нам поменяли преподавателя».

И еще одно – особенно важное.

Шла вторая половина 70-х годов – очень тяжелое, муторное время. Власть боялась любой правды, относящейся к истории советского общества. Правды о лагерях – особенно после выхода за границей в 1974 году убойной книги Солженицына «Архипелаг Гулаг». Правды о расстреле в Катыни – официальная версия гласила, что 20 тысяч поляков расстреляли не сотрудники НКВД по приказу Сталина, а фашисты во время оккупации Смоленска. Правды о войне и о цене Великой Победы. А цена была очень, непомерно высока.

Егор владел правдивой информацией по самому широкому кругу вопросов. Но она не сама свалилась ему на голову – он ее настойчиво и вдумчиво собирал. С отрочества, едва ли не с детства.

Виктор Походун: «…Он не принимал этот строй. Один из его постоянных тезисов был, что лагерь на 250 млн, который огорожен тремя рядами колючей проволоки, это небольшая разница от того лагеря, который огорожен на пятачке двух квадратных километров. Это были его слова, которые он повторял не раз.

Мое мировоззренческое формирование очень сильно проходило под влиянием Егора…Понимание глубинных процессов – что, где, откуда? Егор это все обдумывал, рассказывал…

Я впервые от него узнал про Катынское дело и про другие исторические эпизоды, про которые у нас не говорили. У него бабушка сидела на Лубянке за то, что якобы собиралась на здании Лубянки установить пулемет и расстрелять первомайскую демонстрацию. А это – худенькая, щупленькая женщина, она Егору до плеча не доставала… Вот она, якобы, собиралась затащить пулемет “Максим” на крышу Лубянки.

Егор много чего такого рассказывал».

Ирина Назарова: «В принципе он был романтиком. Самая его любимая книга “Три мушкетера”, он ее постоянно перечитывал. Просто удивительно, что из такого романтичного героя получился достаточно жесткий политический деятель. Бывает, что в характере человека есть некая жесткость, которая дана ему от рождения, и это ощущаешь даже при мимолетном общении. В Егоре я этого не замечала. Но его и мягким нельзя было назвать, потому что заставить его сойти с собственной позиции силой авторитета, а не аргументов, было невозможно… Это в нем было – убежденность, уверенность в своей правоте, но чтобы эта жесткость проявилась в делах – это для меня было неожиданностью».

Ольга Григорьева (Швыркова) вспоминает первое впечатление от Егора Гайдара – на первом же семинаре по истории КПСС: «…В своем ответе он употребил термин “младогегельянцы”, и я обалдела. Я подумала, что он, наверное, неделю готовился к семинару, чтобы выпендриться: Прудон, “нищета философии”, Каутский, младогегельянцы. И эта характерная манера подачи – как будто он это всегда все знал. Потом это повторилось и на втором, и на третьем семинаре, и к концу сентября поняла, что он не сидит ночами, чтобы хорошо выступить, а это все у него уже давно в прошлом, он давно все это знает – еще со школьных лет…

Вели мы с девочками где-то разговор, и я сказала: “Девки, Гайдар будет министром, поверьте”. Мне никто не поверил: с чего ты взяла? – будет ученым.

Я ошиблась – он стал премьер-министром. Мне и тогда казалось, что люди такого ума обязательно должны быть востребованы государством».

В 1978 году Егор кончает университет. С красным, конечно, дипломом.

Вспоминает однокурсник С. П. Богданов: «Не помню, как назывался его диплом, что-то связанное с нормативами в экономике… Я испытал шок от того, что говорил Егор. Первый шок – количество профессоров на защите. И как он закончил выступление – дальше им было неинтересно, но все пять экземпляров диплома они расхватали, они исчезли моментально».