И тут опять, неожиданно, уже от дверей:

— Женсчина-а-а-а… — Баритон откровенно страдает, но мою половую принадлежность он уже выучил. — Слюшай. Положи. На мэсто положи, да?!

— Это почему это?

Я была полна решимости сделать котлы чистыми.

— Патаму. Пачиму? Патаму чта… — Пауза была театральной. — Эта маи бруки!

Через две недели Вова был уже лучшим другом. Братом почти. Звал меня исключительно «Галищка», звал на шашлыки из добытого где-то барана, но мне было жаль животное, и я не пошла.

И мы стали учиться. Но я училась в седьмой группе, а Вова в шестой. Зато уроки физкультуры у нас проходили совместно. Осень пролетела, наступила зима, и нас заставили выйти в Сосновку на лыжах.

Нашему преподавателю удалось принудить Вову надеть этот ужас на ноги. Надо ли говорить о том, что лыжи он до этого времени видел только на картинке или в телевизоре? Потому что служил он в Узбекистане, а там как-то на лыжах не особенно. Не любят, что ли?

Добрый преподаватель, войдя в положение, разрешил Вове бежать не десять километров с мальчиками, а пять с девочками.

Картинка до сих пор с изумительной яркостью стоит перед глазами. Сосновка. Заснеженные деревья, шапки снега на ветках, справа и слева от лыжни — целина полуметровой глубины. Мы потихонечку ползли по колее, не гонясь за результатом. Параллельным курсом, по соседней аллее, матерясь как четыре боцмана на русском и армянском, шел Вова. Он сосредотачивался, усилием воли выкидывал вперед одновременно правую руку и правую ногу и изо всех сил упирался палкой в снег. Палка проваливалась в целину. Когда Вова переключал внимание на левые конечности, правые выходили из-под контроля. Вперед летели левая рука и левая нога, а в это время коварная правая лыжа проскальзывала назад, откидывая отважного лыжника на прежние позиции.

Вова не сдавался — он же мужчина, чо. Поэтому он изобрел другой вид передвижения. Нога не скользила вперед. Он поднимал лыжу под углом тридцать градусов к поверхности, втыкал пятку лыжи в снег и делал рывок. Потом делал все то же самое другой ногой.

Скажу честно — такого способа я не видела никогда. Он двигался вперед, но медленно, очень медленно.

Мы, юные стервы, уже никуда не двигались. Мы сидели на жопах — лыжи врастопырку — и ржали до слез, до колик. Пытались подняться — и в изнеможении падали обратно в снег.

Между прочим, для тех, кто сомневается, Вова был настоящим гордым восточным мужчиной. Среднего возраста. Правда, странные люди, называвшие себя преподавателями, так и норовили ущемить чувство Вовиного достоинства. Но это не мешало ему с блеском и самоуважением преодолевать все преграды. Несмотря на сельскую школу в прошлом. Например, на первом курсе у нас была химия. Ну такая, неорганическая. И вел ее профессор Лебедев — здоровенный шумный мужчина с седой шевелюрой и грубыми шутками. Но не злой, даже чувство юмора присутствовало.

На экзамене Вова взял билет и углубился в него, подперев волосатое лицо не менее волосатой рукой. Нос печально нависал над совершенно пустым листом, не обезображенным никакими буквами и цифрами. Не, кое-что из химии он, конечно, знал. Из бытовой. А тут — совершенно неизвестные вопросы.

Профессор Лебедев опросил уже почти всю группу и развлекался Вовиными страданиями. Наконец это зрелище его утомило, и он на всю химическую аудиторию прогремел:

— Эй, Арарат, иди уже сюда!

Вова встал, взял совершенно пустой листок, выставил грудь вперед:

— Э-э, слюшай, если я и Арарат, то семдесят тыретьего года!

Лебедев заинтересовался. Он был давним болельщиком «Зенита» и за футбольными перипетиями следил внимательно. Дальше они беседовали шепотом и очень азартно. Потом Вова повысил голос:

— Слюшай, я не могу этот твой формула написать, но ты даже фамилий мой не можешь запомнить, чего гордишься? — После чего резко поднялся, подошел к доске и нарисовал там что-то витиеватое и не поддающееся расшифровке.

Лебедев ржал как конь и даже попытался изобразить на доске что-то похожее. Сдался и поставил Вове трояк.

А с физкультурой еще не все, нет. Кроме зачета по лыжам у нас был еще зачет по плаванью. В бассейне. Мы собрались веселой стайкой, потому что зачет был необыкновенной халявой — плыли мы не на время, нужно было просто преодолеть 50 метров любым стилем, хоть по-собачьи.

Приехав в бассейн, мы переоделись и пошли тусоваться на бортике, ожидая, когда молодая тренерша в спортивном костюме назовет наши фамилии. Вова мрачно стоял метрах в двух от нашей компашки, выставив вперед одну ногу, сложив руки на волосатой груди и глядя, вернее, взирая на финишную сторону бассейна.