У Иуды перехватило дыхалку. Остальные сразу же стали отговаривать Учителя. Понимали, какой компот их ждет в Ерусалиме. Когда все разошлись по делам, а Иуда остался подле него один, он спросил Учителя, помнит ли он об угрозе Фарисея. «Да будет исполнена Божья воля». Иудино лицо исказилось, и он прошептал: «Они разорвут тебя, Равви». — «Нет», — ответил Иисус. — «Но у нас нет совсем денег, чтобы праздновать Пасху». И тут случилось невероятное. Он улыбнулся: «Разве ты не знаешь, что не деньги делают праздник?» Ученик не знал, что ответить Учителю.

Дядя Митя продолжал играть Иуду:

«Что же будет, Равви?» — «Бог сотворил свой народ. Время пришло. Теперь народ должен сотворить нового Бога. И ты… поможешь мне». — «Но почему именно я?» — «Ты один сделаешь так, как надо…» Тут в голове у Иуды начинается свистопляска. Он слышит только отдельные слова.

«…Истинно, истинно говорю: если пшеничное зерно упадет в землю и не умрет, останется одно. А если умрет, принесет много плодов. Без жертвы не приходит Вера… Возлюби Господа больше, чем самого себя… Он все видит и спасет свое стадо». — «Но таких слов нет в святом Писании?» — «Не всякую мысль можно выложить словами». — «Учитель! Если ты упадешь, кто поверит в тебя? Труды насмарку… У каждого одна жизнь!» — лукавит кучерявый, еще надеется сбить ход часов. Но Иисус тут как тут: «…восстанет из мертвых, смертью смерть поправ». — «Башка кругом, Равви! Я не понимаю твоих слов». — «Прости, Господи, раба твоего…»

Иуда отходит в сторону и шипит: «Значит, прав проклятый Фарисей. Сто раз прав. Ненормальный! С огнем играет. Ба! Тут нас и загребут. Это уж как пить дать. С меня взятки гладки. Сам кашу заварил, пусть сам и расхлебывает…» Иисус посылает вдогонку: «Бог спасет свое стадо…»

На столе догорала моя коптилка. Пора было менять фитиль. По потолку прыгали какие-то тени.

Дядя Митя замолчал и уставился в угол. Он ждал, ударит следующий раз его сердце или не ударит.

Я тоже сидел и ждал.

Через несколько дней дядя Митя начал с присказки:

— Был один гениальный художник в Италии — Леонардо. Что Художник, что Красиль, между прочим, один черт. Сечешь? Так вот этот великий Мазилка написал «Тайную вечерю», где пытался изобразить нам последний ужин Христа со своими учениками. Больших миллионов таперича эта картиночка стоит! Хотя из нее не разбери поймешь, как дело вышло. А по правде было так. Вошли они в город незамеченные среди прочих паломников, но слух бежал впереди. Ждали какого-нибудь нового Чуда. Может, дом богатого еврея на этот раз выбрал Иисус, чтобы не докучали ему любопытные прохожие. Высокий забор. Сад. На веранде поставили большой стол. Без скатерти, отмытый до блеска. Накрыт он был как по заказу дорогой посудой. Умылись с дороги прямо во дворе, и вдруг — новость! Иисус попросил принести таз с водой. Каждому сам омыл ноги и вытер их большим полотенцем. Все были смущены, один ученик спросил: «К чему этот знак, Равви?» Иисус ответил словами, как сказано во всех Писаниях: «Пусть первый станет последним, а последний первым. Все люди братья на этой земле».

Дядя Митя помолчал. Потом дополнил:

— Со слов Призрака, после всех он подошел к Иуде и тоже захотел омыть ему ноги. Иуда отвернулся. «Мне стыдно, Равви». Иисус посмотрел на него снизу вверх, и взгляд его был долгим. Но на этот раз Он сказал вслух: «Пусть все запомнят, что я уже простил тебя».

Дядя Митя изобразил своего Призрака: «Истинно так. Истинно так сказал Равви на той вечеринке».

Я давно хотел спросить, а что значит «Равви»? И дядя Митя мне объяснил:

— «Равви» для древнего еврея — это Большой Учитель, понимаешь, самый большой.

Я тут же подумал, что и у нас тоже есть самый большой Учитель. Но перебивать дядю Митю не стал.

— …Молча все сели за стол. Иисус указал каждому его место. И опять новость! Иуда обычно садился рядом с Иисусом. А тут по указке занял место с краю. Всем хотелось быть ближе к Учителю, чтобы расслышать каждое слово. Обычно ведь Иисус говорил очень тихо. Прочитали молитву: «Отче наш, иже еси…» Ну, и так далее. Иисус велел разлить вино. Сам разломил хлеб и дал каждому с присказкой: «Ядите! Это тело мое. Пейте! Это кровь моя».

— Прямо так и сказал? — дрожа спросил я.

— Прямо так и сказал, — ответил дядя Митя. — Потом он посмотрел на Иуду и прошептал одними губами: «Время. Иди, и делай свое дело…» Он сидел как вкопанный, — подхватил Призрак. — Дядя Митя снова уткнулся в свои листочки. — …И вдруг какая-то сила подняла его и выбросила во двор.

Солнце еще не зашло и багровым светом окрасило высокие деревья. Весь город Ерусалим шумно готовился к большому празднику. Но вдруг ударила по ушам какая-то странная тишина. Даже птички перестали чирикать. Но, может быть, это только показалось Иуде? И он просто оглох от волнения? Быстро темнело…

Левка втюрился в Элку Баас. Из-за этого вышла страшная трагедия.

Элка хорошая девчонка, ничего не могу сказать — наш товарищ. Так бывает. Но редко. Она из Харькова. А из Харькова — это все равно что из-под Одессы. У Элки язык как бритва. Может быть, за этот «язычок» Левка в нее и втюрился?

Вожатая сказала:

— Теперь пионеры будут носить не только галстуки, но и красные звездочки из материи. На рукаве — полоски. Одна полоска — звеньевой. Две — командир отряда. А три — командир дружины всей школы.