— Дядька звонил?

— Так точно. Они рвут и мечут. Не познакомите с дамой?

— Это Ксения.

Самохин любезно поцеловал ручку Ксении.

— Старший просил сразу к нему, — сказал он, искоса глядя на Дениса.

— А по какому поводу? — спросил Грязнов.

— Сами узнаете… Чай, кофе? Может, покрепче? — Он снова залюбезничал с Ксенией.

— Не, покрепче не надо, а то я сблюю.

Самохин заржал счастливым жеребцом и, приблизившись, зашептал на самое ухо Денису:

— Жуткий шум. Причина неясна.

— Ну и ладно, сегодня я еще в командировке. Позвоню ему попозже. А ты меня не видел.

Но не выдержал сам. И потому, зайдя в свой кабинет, пока Ксению в холле угощали чаем, набрал дядькин номер на Петровке, 38.

— Здоров, Дениска, — дружелюбно сказал Вячеслав Иванович. — Как ты летал-ездил? Ивана видел?

— А я ему цокал всю ночь, — рассмеялся Денис, — толкал его, на бок переворачивал. А он перевернется на другой бок и — по новой храпит. Еще сильней!

— Он мужик хороший! — смеялся и Грязнов-старший. — У меня когда-то начинал. Говоришь, храпит?

— Дизель, лесопилка, «Боинг-747» на взлете.

— Он и раньше храпел, но чтоб так… Как, говоришь? Дизель?

— Дизель, — уже устало подтвердил Денис. — Что-то случилось?

— Где? — словно испугался Грязнов-старший. — Нет. Ничего не случилось.

— А чего звонил?

— Звонил, говоришь, чего? Да все думаю. Надо закрывать твое дело. И даже ничего не говори, потому что это не обсуждается. Я и раньше считал, а теперь уверен — кончать надо.

— Нет, дядь Слав, закрывать я ничего не буду, — тихо сказал Денис.

— А я не про контору. Я про дело это твое. Хотя, думаю, и с конторой тоже покумекать надо.

— Ты серьезно?

— Все, Денис! — заорал Вячеслав Иванович. — Все, приказы обсуждаются только в сторону их лучшего исполнения! Свободен!

Горели только дежурные лампочки, отбрасывая на пол желтые круги света. В одном из таких кругов сидела съемочная группа.

Грязнов пристроился поодаль, в уголке. Он не слышал, что говорил Вакасян, что добавлял Варшавский, что возражал Максимов. Он видел только, как актеры и группа что-то мрачно обсуждают. Грязнов сочинял хокку. Или танка.

Точильщик по улицам ходит.

Поди, угадай, когда это было.

Убийца не найден, все мрак и туман.

Подошел Морозов:

— Ну вот и все, держи, Денис, бывай. Ты еще тут побудешь?

— Ага, — кивнул Грязнов.

Морозов пожал Денису руку и вышел. Съемочная группа тоже разбредалась. Грязнов встал, подошел к Вакасяну:

— Михаил Тигранович, я все хотел спросить: вы правда считаете, что никто не мог убить Кирилла?

Вакасян внимательно посмотрел на Грязнова:

— Правда.

— Нет, вы честно скажите: все думают, что он застрелился?

Вакасян оглянулся на расходящихся коллег.

— Честно? Не знаю, как все, а я — да, Денис. Я думаю, все-таки случайность. Знаете, это Россия. Тут хитроумные планы даже и не придумывают. Тут их воплотить невозможно. Какой-нибудь раздолбай недокрутит гайку — и все.

— А вы говорили…

— Мало ли что я говорил! — улыбнулся Вакасян. — Главное, что я думал! А мы тут трезвые люди. Мы в чудеса не верим. Мы сами их делаем. Знаете, жизнь не терпит крайностей. Она любит серый цвет. Никаких монстров и никаких ангелов. Все в пастельных тонах. А вы, кажется, ищете дьявола. Его нет, Денис, — одна серость.

У Грязнова задрожали губы.

— Хочешь выпить? — вдруг перешел на «ты» режиссер.

— Хочу. А где?

— Пойдем, мы тут как раз собираемся.

Вакасян взял Грязнова под руку и повел из павильона.

— По какому поводу? — спросил Грязнов.

— А все! Кончилось кино. Больше снимать нечего.

Грязнов остановился:

— Как — кончилось?

— А так, все отсняли. Конец фильма.

— И что теперь?

— Теперь начинается жизнь…

Грязнов и Самохин сидели у Дениса на кухне друг против друга, как на переговорах по разоружению. Даже к пиву не притронулись.

Прошлым вечером Денис предложил ему полностью переключиться на дело об убийстве Медведя, один он уже не справлялся, нужен был так называемый свежий глаз. Но при этом Самохе, видимо, придется многие свои дела отложить или передать кому-нибудь другому. В том числе и почти круглосуточную и высокооплачиваемую слежку за женой крутого магната.