Шрифт:
Если Москву Европой не считать...
— Но он убежден, что сынок не виновен,— продолжал Мыльников,— Или стечение обстоятельств, или опера намухлевали. Надо нам все детали разузнать,
— Так к следаку поехали,— предложил Виригин, Может, удастся обойтись без контакта со своими бывшими коллегами.
— Туда успеем. Сначала своим позвони, выясни, кто Брилевым занимался. Мы бы тогда подскочили.
Начинается...
— Слушай, Борь, мне как-то неловко,— растерянно сказал Максим,— у своих «пробивать»...
— Ты чего? — нахмурился адвокат.— Это же твой ресурс. Прямой путь к результату! Брось ты эти условности. Мы что, у них хлеб воруем?
Виригин с неохотой подошел к телефону, с большой неохотой... Но что делать? Прямо сейчас уволиться — сию секунду? Сказать: понял, что не мое? Детский сад какой-то... Виригин набрал номер. Ответил Любимов.
— Жора? Привет. Это Макс... Ну, а вдруг уже забыл мой голос. Слушай, Брилевым по Центральному вы занимались?.. Да, в Летнем саду... Ты на месте будешь? Мы подъехать хотели. Есть вопросы... Ну, тогда до встречи... — Он положил трубку.— Ждут нас, Боря. Можно ехать.
— Ну и идем, чего время терять.— Мыльников встал. Настрой у него был решительный.
Виригин критически глянул на перстень-печатку Мыльникова. Этого мужики точно не оценят.
— Борь, ты бы перстень снял.
— Разумно. Молодец, Максим!
Мыльников снял с пальца вызывающий перстень, сунул его в ящик стола. Добавил:
— И портфель белый — пафосно слишком. Тоже оставлю.
Виригин с грустью подумал о своем костюме. Тут уж ничего не поделаешь. Или?..
— Пиджак сними, да и все,— прочел его мысли Мыльников.— В рубашке нормально. Ну, мы с тобой прямо как артисты. Смешно!
Максим, однако, ничего смешного в этом маскараде не видел. Непривычное дело: для разных людей по-разному одеваться. Неужели ему всерьез придется осваивать эту хитрую науку? В сорок-то пять лет...
Опытный опер Любимов, шельмец, брюки дорогие на Виригине разглядел. Посмотрел, оценил, подивился. Ничего не сказал. Виригину стало неловко. Он и так ощущал себя не в своей тарелке, а тут вообще... Он отвернулся, уткнулся в график дежурств, где больше не было его фамилии. И не будет. Мыльников вытащил из пакета бутылку хорошего коньяка.
«Слишком дорогой,— подумал Виригин.— Нужно было выйти с ним в магазин и проконтролировать. Этот — слишком дорогой. Прокололся Борис...»
— У нас рабочее время,— Рогов кивнул на часы,— в самом разгаре...
— Ну, потом выпьете... — улыбнулся Мыльников.— За наше с Максимом здоровье.
Виригин сделал над собой усилие и тоже улыбнулся.
Разговор не клеился.
Ребята не слишком были настроены делиться с адвокатурой подробностями следствия. Какого черта? На три буквы из вежливости и уважения к Максиму не посылали, но и беседу особо не поддерживали.
— Он что же, вот так взял сам и признался? — вкрадчиво подкатывал к Любимову Мыльников.— Что-то вы, мужики, темните.
«И фамилия у Борьки — Мыльников,— с неожиданной антипатией подумал Максим.— Без мыла пролезет...»
— Чего нам темнить? — помрачнел Любимов. Он явно сдерживал себя. Пока успешно.
— Я сам двадцать лет в следствии оттрубил,— Борис говорил игривым фамильярным тоном.— И все ваши оперские прибамбасы знаю.
— Да чё ты знаешь? — уже грубо спросил Жора.— Ты чего, нас «колоть» вздумал? Прибамбасы... Сам ты прибамбас.
— Да ладно, не обижайся,— примирительно улыбнулся Мыльников.— Я всегда оперов понимал. На вас все держится.
— А то мы не знаем! — хмыкнул Рогов.
— Макс, вам чего надо? — Любимов повернулся к бывшему коллеге. Подчеркнуто встал к Мыльникову задом.
— Хотели детали уточнить,— хмуро ответил Виригин, глядя себе под ноги.— Здесь все чисто?
— Чище не бывает,— отрубил Любимов.
— Кроме признания, есть еще показания его друга. Как он алиби клянчил,— пояснил Рогов.— Плюс стеклышки.
— Какие стеклышки? — обеспокоился Мыльников. Признания всякие — чушь, а вот таинственные стеклышки...
— От часов Брилева,— сказал Вася.— Ему доцент на месте убийства тикалки разбил, а мы осколки нашли. Час на коленках ползали.
Рогов не стал добавлять, что нашел стеклышки лично он.
— С понятыми, как положено,— буркнул Любимов.— А вот почему вы считаете, что мы вам все это рассказывать должны, а?..
Любимов задавал вопрос чисто риторический. Имелось, скорее, в виду, что гостям пора знать честь. Но Мыльников понял вопрос по-своему: