Совсем рядом в трясине барахтался Торвальд.

– Пожалуйста, помоги! Альдис!

– Сейчас… я сейчас.

Косичка эльдри наполовину погрузилась в жижу. Парень пока держался, но жидкая чавкающая грязь делала свое дело.

Она упала на живот, попробовала найти его руку.

– Оставь его, – долетел голос отца. – Что такое жизнь одного мальчишки-рыбака по сравнению с целой страной?

– Помо… – Трясина жадно сглотнула: на месте тонувшего набух и лопнул смердящий черный пузырь.

– Оставь, и ты сможешь пойти со мной.

– Нет. – Альдис стиснула зубы. – Тор!

Руки шарили в черной грязи, там, где секунду назад был эльдри. Никого.

– Тор, где же ты?!

Альдис шагнула в грязевое море.

У самой кромки жижи было по пояс. Она сделала еще шаг, провалилась по грудь.

– Тор?

Рука наткнулась на что-то твердое. Девушка рванула на себя тело и чуть не рухнула вперед. В последнюю минуту она сумела перераспределить вес и откинулась назад, больно ударившись спиной о камень.

Сверху еще раз громыхнуло. Молния вспорола брюхо туче, и крупные, болезненно-колкие струи взбили поверхность грязевого океана.

За струями дождя не было видно и на расстоянии вытянутой руки.

Он был тяжелым. Был неподъемным. Был огромным, как турс. Чавкающая грязь вцепилась в него корявыми пальцами и держала крепко.

Он не двигался.

Трясина охватывала, обнимала, тянула вглубь, в черные смердящие недра, и Альдис боролась с дождем, боролась с трясиной, словно та была живым существом. Сверху колол и бил дождь, вмолачивал поглубже, в грязь. Казалось, это никогда не кончится. Болели руки, болел живот…

Проползти несколько сантиметров. Собраться с силами. Потянуть на себя тело.

«Отпусти, – шептала трясина. – Зачем он тебе? Отпусти, и я позволю тебе уйти».

– Отпусти его! – кричал отец с берега. – Ты мне не дочь!

Сотни лет спустя Альдис выбралась на берег. За собой она тянула огромное, неподъемное, неподвижное тело.

Лишь повернувшись к спасенному, чтобы сделать искусственное дыхание, она поняла, какую ошибку сделала.

Это был не Торвальд. Это был незнакомый взрослый сванд, которого девушка никогда раньше не видела. И он был давно мертв.

Струи дождя обмыли тело. Слой грязи больше не скрывал синее распухшее лицо мертвеца. Под осклизлой, расползающейся на глазах кожей шевелились личинки могильных червей. Пустые, давно выеденные глазницы безучастно смотрели в небо, и их заливало водой.

Когда полусъеденные губы разошлись в стороны в зловещей ухмылке, Альдис завизжала. Одутловатая рука железной хваткой впилась в Альдис. Она вырывалась и билась в его руках, срывая голос.

Двигаясь как механическая, ведомая чужой волей кукла, труп приподнялся и навалился на нее сверху.

– Помоги мне, – прошептал мертвец. – Помоги-помоги-помоги-помогиииииииии…

Холодное зимнее солнце просвечивало сквозь ресницы. Альдис распахнула глаза навстречу бледному небу. Далекое и равнодушное к людским горестям солнце слепило даже зимой. Может, поэтому по лицу текли слезы.

Нянюшка рассказывала: через сны добрые духи говорят с людьми, предостерегают о грядущих ошибках, нашептывают советы, укоряют врунов и грешников.

Были тому виной грехи или просто неспособность слышать, но Альдис не умела понимать сказанного добрыми духами. Да и снилась чаще всего ерунда всякая – вроде как идешь себе по улице, и вдруг оказывается, что ты голышом. И все вокруг смеются, показывают пальцем.

Вот и разберись, чего духи имели в виду? Что нельзя по улице голышом ходить? Так она и так знает, не дура.

Или вот еще часто снился сон, как она убегает от какой-нибудь пакости, а ноги немеют, отнимаются, и воздух густеет, застывает. Преследователь все ближе, дышит в спину, и нет сил повернуться, посмотреть ему в глаза.

В последнюю минуту Альдис всегда поворачивалась, и сон кончался. Или превращался в другой сон.

Но сегодняшний кошмар не был похож на обычные ночные видения. Да и на обычные кошмары. Слишком реально все было, слишком страшно.

На теле словно так и осталась запекшаяся корка из болотной жижи. Пусть никто не сможет увидеть или почувствовать грязь, Альдис знает – она есть. Волосы, казалось, слиплись в безобразный колтун. Кожа под коркой чесалась.

Сильно, почти невыносимо хотелось в душ.

А перед глазами застыло синее безглазое лицо, искривленные гримасой губы. В ушах еще стоял хриплый шепот: «Помоги мне!»

Приснится же такое!

Странно, что их никто не разбудил раньше. Обычно Сигрид поднимала курсанток затемно, а рассвет они встречали на плацу, перед завтраком. Сейчас же, судя по положению солнца, было не меньше десяти часов…