– Ну и имечко, - охрипшим голосом прошептала я.
– Нельзя попроще?

– Нельзя, - послышался слабый, тихий, прозвучавший, как гром с небес, голос.

У меня екнуло в груди. Я медленно обернулась.

Бледная, как смерть, но такая живая и родная, на камне сидела Ольга, кутаясь в куртку Киннана. Охотник не сводил с неё глаз, окаменел, словно перед ним была хрупкая статуэтка, до которой страшно дотронуться.

– Благодарю, Великий Змей. Я твой вечный должник. Благодарю, Зореслава, - разноцветные глаза лихорадочно блестели, губы подрагивали, но Ольга явно была Ольгой, а не упырем.
– Я выращу её, как подобает.

– А почему ты не заберешь яйцо с собой?
– спросила я, не в силах отвести взгляд от живой Ольги.

– Здесь наш родной мир. Только взрослый дракон, тэкс-с-с сказать, может выдержать переход и выжить. Ей надо окрепнуть.

Раздвоенный язык ласково пощекотал огромное яйцо, глаза засинели. Внутри стукнуло, царапнулось.

– А теперь подумай сам. Она, - я ткнула пальцем в вампиршу, - самая подходящая кандидатура на место драконьей мамаши. У Ольги есть всё - сила, влияние, верные подданные, которые, хм.. крови не пожалеют за неё, но есть ещё он, - я махнула рукой, указав на Кина.
– Она может умереть. Если, конечно, ты не перестанешь наслаждаться ненавистью и не согласишься помочь. Конечно, ты можешь думать, что Сол продолжит дело дочери, но я не думаю, что он станет сдувать пылинки с дракончика, собрат, или приемный отец которого отказал в рецепте спасения его дочери.

Ольга смотрела на охотника, блестя глазами. Охотник смотрел на неё. Мне стало завидно.

Дракон пыхнул струйками дыма:

– Ты взяла меня за, тэкс-с-с сказать, за...

– Жабры, - подсказала я.

Дракон засопел так, как может сопеть только дракон.

– Хорошо. Ты, веда, на самом деле знаешь ответ, который ищут древние. Тебе его сказала мудрая женщина, - он уставился на меня. Зрачки сузились, кончик хвоста взбил воду.

Я лихорадочно соображала. Хлев, Пеструшка, яркие голубые глаза Светозары... "Часы Жрицы - время зачатия, рождения и смерти. Время любви".

– Ты... хочешь сказать, ночь? Час Жрицы?

Легенда закрыла глаза.

– Час Жрицы, час, когда ещё нет сегодня и уже нет вчера. Перелом, переход... Раз в году, в День, Час Жрицы... Но, тогда... Тогда бы вампиры сами бы нечаянно наткнулись на решение!

Дракон помолчал, открыл глаза:

– Ты идешь в правильном направлении, тэкс-с-с сказать, но... Нужен якорь, замок. Что?

Тоже мне, нашелся на мою голову, дотошный мучитель-учитель!

– Четырехлистный клевер, - вырвалось у меня.

Дракон ударил хвостом. Яйцо пискнуло.

Я знала, что попала в точку. Трехлистный - символ Триединой Матери у эльфов. Четырех... Символ живой, природный, напитанный силой Жизни, силой Матери, силой Жрицы. И силой Любви. Свойства травки давно были изучены, но использовать клевер, причем редчайший четырехлистный, до или во время зачатия, да ещё в час Жрицы, никому бы и в голову не пришло. Вампиры начинали лечить своих женщин, когда было уже поздно. Главная загвоздка - ставить опыты древним и в голову не приходило. Слишком мало их осталось, слишком высока цена ошибки. Так обычно и бывает - ответ лежал под ногами.

– На вопрос о смешении сил ты только что ответила сама. Почти ответила. Я не могу вмешаться, дать ответ, тээк-с-с сказать, не потому, что мне нравится делать больно, поверь мне, веда. Вы, и только вы сами, должны его найти. Верь. Слушай себя. Ищи, и обрящешь, - дракон лизнул яйцо, закрыл глаза, сказал тихо:

– Этот мир не безнадежен, если вы научились прощать.

И исчез.

Я уселась на камень. Вот и всё. Никаких ответов я не знала и, наверное, уже не узнаю. Последняя надежда покинула наш мир, так и оставив нас ни с чем. От смешения нам не избавиться...

Горечь разочарования кольнула сердце. Вейр подошел, сел, обнял за плечи.

– Ты сделала то, что должна была. Не надо себя корить.

Я промолчала. Выбор между жизнями... Как ни поверни, он, этот мерзкий выбор, всегда будет горек. Мучителен. И окончателен, как приговор.

– А где Ольга и Киннан?
– спросила я, прогнав черные мысли.

Ответ пришел в виде разъяренного вопля вампирши, звука звонких пощечин и наступившей следом многозначительной долгой тишины.

Я вздохнула:

– Как Ольга не понимает, что он ушел, чтобы жила она? Хотя, дурак, конечно...

Вейр хмыкнул:

– Она - божественно красивая женщина, которая никогда и ни в чем не знала отказа.

– Пока не встретила его.

Вместо рассуждений о божественных женщинах и гордячках-вампиршах Вейр посмотрел так, что я едва не задохнулась.

Мы целовались, и меня уже не волновали смешения сил, ответы, вопросы, пусть мир рушится, но я сейчас там, где должна быть, и с тем, с кем должна.