С трудом эта неделя прошла, еле-еле Ваха дождался, набрал телефон Дибировых. Голос любимой не изменился:

— Мария, — как тайна, прошептал он.

— Ваха-а? Ваха! — крикнула она, явно трубку уронила. Следом Виктория Оттовна, уже плачет, — Макаж, Макаж, беги, отец объявился! Ваха!

— Дада, дада, ты живой! Где ты? — давно не слышал Ваха сына, видать, повзрослел, мужские нотки в голосе прорезались. Но отец не только этим удивлен:

— А ты у Дибировых в гостях?

— Бабушка умерла. Я один остался. Мария к себе забрала, — тут долгая пауза, голос у сына тоже срывается. — А мы с Марией верили, что ты живой. Ты ведь рассказывал, что в чеченских легендах герой бессмертен.

— Души всех людей вечны. Я перезвоню.

Мастаев звонил бы каждый день, и старик только рад в добром деле подсобить, да Ваха знает, что это дорого, — у него самого денег нет. Можно было бы в райцентр поехать, а в его ауле связи вообще нет. Вот и бегает Мастаев к старику отшельнику, у кого, как ни странно, связь с цивилизацией. И он Ваху как-то огорошил:

— В Россию хочешь? В пасть чудовища?

— Это моя родина, другой нет, и там мой сын, близкие.

— Правильно. Только вот больна твоя родина, плохо чувствует себя этот обожравшийся монстр, подавился.

— Народ в России небогато живет.

— Я не о народе, а о правителях. Впрочем, у нас в Грузии правители не лучше. Добрый человек к власти не рвется, — он широко улыбнулся. — А русские, как истинно великий народ, — люди щедрые, добрые, широкие. И ты к ним с добром иди, в каждом лице пытаясь распознать черты бога.

— К чему вы это?

— Да вот, слышал я, что здесь, в ущелье, группу набирают, большие деньги сулят: турок, араб, наш грузин — какой-нибудь болван, и ваши братья-чеченцы — такие же. Идут в Чечню, в Россию воевать, мол, боевики. Мясо. Дураки. Может, и ты с ними идти подумываешь?

— Говорят, им коридор свободный дадут.

— Хе-хе, разве это свободный? — усмехнулся хозяин.

— Поэтому я отказался. Думаю, вот немного потеплеет, как пришел по звериной тропе.

— То, что думаешь, хорошо, на то Бог ум человеку дал — мыслить. А вот идти по звериной тропе более не следует: как и твой друг, бесследно сгинешь.

— Откуда вы знаете? — удивился Ваха. — Разве я под чачу проболтался?

— Нет. Все видно по твоим тоскливо мечущимся глазам, часть себя ты потерял, что делать — не знаешь. Родина есть, а паспорта и гражданства — нет. По звериной тропе пойдешь — по-волчьи завоешь. А надо с умом.

— Это как? — любопытством блеснули глаза Мастаева.

— У меня в Тбилиси, — как-то бесстрастно говорит грузин, — сын — большой чин. Кстати, я этим не очень доволен. Да сейчас пора его положением воспользоваться. Я уже проконсультировался. Ты получишь официальный статус и справку беженца из конфликтных территорий. Это международный документ, который будет зафиксирован не только в Страсбурге, но и в Комитете беженцев при ООН. Правда, Россия своеобразная страна, тем не менее, я считаю, это действенное подспорье, да и лишний шум никому не нужен. А ты под патронажем международной организации.

В этой процедуре роль Мастаева была совсем незначительной — два раза его вызывали на собеседование. Через переводчика, кстати, почему-то с чеченского, с ним беседовали иностранные наблюдатели. Вопросы были самые простые и благодушные. Зато сама процедура, вроде как не торопили, затянулась на полтора месяца. И вот ему вручили международное удостоверение пострадавшего от военного конфликта, а с ним авиабилет до Москвы и даже приличную сумму денег — гуманитарную помощь.

Расставание со стариком-отшельником было тяжелое, почти бессловесное. А в Москве ни сын, ни Дибировы не знали о дне его прилета — не хотел, чтобы они в аэропорт приезжали, всякое может случиться. Встречать его должен Башлам, который всегда Ваху удивляет.

Вот и сейчас Башлам у самого трапа с пограничниками стоит, как франт наряжен, а обнявшись — под пиджаком твердь пистолета.

И, наверное, без проволочек Мастаеву бы не обойтись, а тут всего пару часов в особой зоне аэропорта держали: делали какой-то запрос, что-то выясняли.

Если честно, то Ваха трусил, в коленках дрожь. А Башлам бравирует:

— Ты не волнуйся. Тут порядок, и в Чечне порядок.

— А выборы были? — вдруг ляпнул Ваха.

— Какие выборы? Нужны нам выборы.

— Мастаев, зайдите, — Ваху пригласили в отдельный кабинет. Все очень деликатно, перед ним молодая девушка: — Ваша ситуация крайне запутанна, но вы гражданин нашей страны, — она еще долго что-то говорила, объясняла, дала массу бумаг для заполнения, и ему в ближайшие дни предстояло немало мытарств по разным инстанциям, но это все теперь было не в тягость, потому что его уже признали «гражданином нашей страны».

Правда, все это было сразу омрачено: в тот же вечер Мастаев должен был стать на учет в отделении милиции по месту жительства Башлама.